отдельные составные части: наземные скальные образования с редкими чёрными отверстиями пещер, что и было выявлено при помощи мощного армейского дальномера, обнаруженного на складе противника. Просто отличная мишень, если кратко резюмировать.
За трое суток, проедённых на этом холме-острове, они с успехом использовали все одиннадцать оставшихся ракет: одну зажигательную и десять — с аммоналовой начинкой. Так что, от этих таинственных катакомб мало, что и осталось…
Потом, когда воды 'Всемирного Потопа' отступили, и все близлежащие водоёмы опять вошли в свои старые берега, отряд отправился к разливу на реке Дос. Непростое это было дело — преодолеть несколько десятков 'постпотопных' километров: мягкая почва сельвы превратилась в сплошное топкое болото, самые низкие места всё ещё были по колено залиты бурой водой, тучи голодных и злых москитов набросились на несчастных путников…
Преодолели, добрели, доползли.
На мягком и нежном рассвете связались по рации с Марией, вызвали самолёт. Гидроплан ловко приводнился через два часа, раздвигая лыжами-балонами разбухшие трупы самых различных животных и птиц, ловко подрулил к западному высокому берегу, где его и ждали.
Мари — в чёрных болотных сапогах — добрела до низенького обрыва, с помощью Креста вскарабкалась наверх.
— Привет, бродяги! Все живы и здоровы? Давайте я вас по очереди обниму и крепко поцелую…
Через минуту после Мари на берег выбрался и пилот гидроплана, тот, который 'полная оторва'…. Совсем ещё молоденький парнишка, года двадцать два — двадцать три, симпатичный такой сукин сын, если коротко.
Скупо поприветствовав присутствующих на берегу мужчин, 'красавчик' взглянул на Марту и застыл, словно громом поражённый.
— Что с вами, дорогой сеньор? Уж не паралич ли вас хватил? — притворно забеспокоилась девушка, лукаво посматривая на Дениса.
— Небесная донна! — очнулся лётчик и тут же опустился перед Мартой на одно колено. — Клянусь Святым Франциском, но вы — самая прекрасная девушка на свете! Разрешите представиться, Диего Бурручага, лучший лётчик Парагвая…. Могу ли я узнать ваше прекрасное имя?
— Мою невесту зовут Мартина, — хмуро сообщил Денис, отодвигая Марту в сторону. — Пока ещё — Сервантес…. Но я думаю, что в скором времени она присоединит к своей прекрасной фамилии не менее славную приставку — 'Рамос'…. Оскар Рамос, идальго, всегда к вашим услугам!
— Вот так всегда! — печально заявил Бурручага, поднимаясь на ноги и вытирая грязь с колена своего болотного сапога. — Стоит встретить на краю Света девушку своей мечты, как тут же выясняется, что она уже помолвлена…. Где же справедливость, Боги мои? — 'красавчик' картинно воздел руки над головой. — Сеньор Рамос! Сеньорита Сервантес! Примите мои искренние поздравления и бесконечные уверения — в моём безграничном почтении…
Они долетели до Асунсьона без происшествий, приняли душ, переоделись. Денис и Марта — под неодобрительные взгляды Креста и понимающую улыбку Мари — заселились в одном номере.
— Надо проявить все плёнки, которые вы нащёлкали с Игнасио, напечатать фотографии. Давай, вместе пойдём в город, поищем фотоателье, — предложил Денис.
Впрочем, назвать Асунсьон 'городом' можно было только с очень большой натяжкой, этому населённому пункту гораздо больше подходил термин 'очень большая и неухоженная деревня': низенькие дома-развалюхи, кривые грязные улочки, заваленные гниющим мусором и беспросветная нищета. Но нищета эта, надо признаться, была какой-то симпатичной и весёлой, не было в глазах встречных оборванцев даже малейшего намёка на тоску и обречённость…. Казалось бы, люди еле-еле сводят концы с концами, и никакого просвета не видно впереди, а глаза у людей — добрые и весёлые, улыбки на лицах — широкие и искренние…
Через час с небольшим они нашли, всё-таки, небольшое фотоателье, сделали заказ.
— Приходите часов через пять, — сообщил им нелюдимый рыжий ирландец, от которого за версту несло устойчивым недельным перегаром.
— Купите, сеньор, для молодой нья цветочек! — попросила чумазая пятилетняя оборвашка на одной из узких улочек.
Денис купил три бело-розовых орхидеи, которых в парагвайской сельве, откуда они только что выбрались, было — несчитанные миллионы…
— Спасибо! — Марта спрятала своё счастливое лицо в цветах, черенки которых были размещены в узкой медицинской пробирке.
— Не желает ли 'молодая нья' зайти в местную ювелирную лавку?
'Нья желает!' — без слов ответили ему огромные зелёные глаза…
Сперва пришлось заглянуть в отделение банка 'Фёрст Нэйшнл', где Денис снял со своего счёта приличную сумму наличных денег в парагвайских гуарани (так называлась местная валюта). Там же пожилой банковский клерк сообщил адрес магазинчика, где продавались различные ювелирные безделушки парагвайского производства.
За прилавком лавочки стояла низенькая, совсем древняя индианка-гуарани, глядя на вошедших строго и загадочно.
— Бабушка, нам бы разные кольца посмотреть, — попросил на испанском языке Денис. — Мы хотели бы…
Старуха прервала его нетерпеливым жестом, и требовательно указала коротким коричневым пальцем на правый карман его куртки.
В этом кармане у Дениса лежало: пачка сигарет, американская бензиновая зажигалка, несколько серебряных монет и маленькая фигурка медвежонка из светло-сиреневого халцедона, вырезанная много лет назад старым сибирским шаманом по имени Агафон.
Что-то тепло и нежно стукнуло прямо в сердце, он по наитию вытащил из кармана крохотную фигурку медведя, разжал ладонь, протянул её по направлению к индианке. Медвежонок с видимым комфортом сидел на человеческой ладони и…, как бы это поточнее выразиться? И, широко улыбался.
— Ой, какой миленький! — чуть слышно вздохнула Марта. — Какой … родной!
Старуха улыбнулась — загадочной щербатой улыбкой, со страшным скрипом выдвинула ящик стола, достала маленькую чёрную коробочку-шкатулку, обшитую кожей неизвестного животного. Сняла со своей тоненькой морщинистой шеи массивную золотую цепь, на которой висел — вместо ладанки или креста — маленький ржавый ключик, вставила ключик в замочную скважинку, еле различимую в теле шкатулки, повернула.
Раздался тоненький хрустальный звон, верхняя крышка коробочки — сама по себе — раскрылась…
На тёмно-синем бархате (а может, совсем и не 'бархате'?) лежало колечко жёлтого металла, в оправе которого ярко сиял крупный, нежно-голубоватый самоцвет. Старая индианка — своими тёмными пальцами, изрезанными не одним миллионом морщин — достала кольцо из шкатулки и положила его на ладонь Дениса рядом с халцедоновой фигуркой медведя, дружелюбно кивнула седой головой.
Он осторожно взял кольцо, поднёс к глазам, посмотрел камень на просвет, обернувшись к крохотному окошку, полностью заполненному яркими солнечными лучами.
— Это сапфир? — негромко спросила Мартина.
Денис отрицательно покачал головой:
— Нет, это голубой сферический алмаз, очень чистой воды. Такому камню нет цены…
— Как это — нет цены? — засомневалась девушка.
— А вот так, он — бесценен. В том смысле, как его не оцени сегодня, он через год уже в несколько раз дороже будет стоить. Бабушка, мы не сможем купить у вас это чудо, у нас столько денег не будет, извините…
Индианка презрительно пожала плесами:
— Это кольцо не продаётся. Ты, северный человек, сказал правильно: оно — бесценно. Я вам его просто дарю. Возьмите — и живите.
