Карибская эскапада

совсем даже не шутка.

Рядом с кроватью, за небольшим, изысканно сервированным столом, размещался Джедди, тоже — разодетый в пух и прах, правда — как всегда босиком, недоверчиво посверкивая на нас своими фиолетовыми глазами. Судя по всему, он уже знал о предстоящей сделке, хотя бы — в общих чертах.

На каминной полке возлежал кот Маркиз, демонстративно смотрящий в окно, громко постукивая своим шикарным хвостом по каминной решётке.

После цветистых взаимных приветствий, хозяин радушно пригласил нас к столу — отведать скромную трапезу.

Минут тридцать все непринуждённо ели и пили, провозглашая нехитрые тосты за здоровье всех присутствующих, и — за удивительную красоту — единственной за этим столом — дамы.

Дон Аугусто явно устал, торопливо налил в медицинскую мензурку из высокой бутыли остро пахнущий настой валерианы, выпил единым махом — словно как в молодости — стакан рома.

— Давай, Джедди, зови Томаса! — Старик от нетерпения поперхнулся, и несколько капель настоя потекли по его подбородку, оставляя неровные подтёки.

Томас, старый вест-индийский негр, служивший у сеньора кем-то вроде дворецкого и няньки одновременно, медленно и величественно вкатил в спальню журнальный столик на колёсах.

Столик был завален свертками, пакетами, книгами, открытками и коробками различных форм и размеров.

— Это, масса Аугусто, пока Вы в больнице лежали, Вам тут на день рождения разные почтенные сеньоры и сеньориты изволили прислать подарки, — улыбаясь, произнес старый слуга. Уж он то знал, что для старика подарки, особенно в больших количествах — лучшее лекарство от всех болезней.

Я стал помогать дону Аугусто разворачивать и сортировать многочисленные презенты.

Чего тут только не было — старинные, позеленевшие от времени шпаги и стилеты, морские раковины различных размеров, искусно выполненные модели парусных судов, морские карты, испещренные непонятными разноцветными значками — старик в этих местах слыл самым ярым коллекционером всего необычного, особенно, так или иначе связанного с морем.

Вдруг, одна из коробок, стоявшая на самом краю столика, странно вздрогнула, качнулась из стороны в сторону, и вновь замерла.

— Осторожно, Андреас, там кто-то живой! — Азартно выкрикнул дон Аугусто, — Вскрывайте её скорей!

С помощью первого подвернувшегося под руку кинжала я освободил крышку коробки от сургучной нашлепки и осторожно потряс коробку над столом.

Неожиданно крышка коробки отошла в сторону, и на ворох подарков звонко шлепнулся маленький чёрный котёнок.

Он ловко приземлился на все четыре лапы, встряхнулся и злобно зашипел.

Оглядевшись по сторонам, котенок уставился на старика своими немигающими зелеными глазищами.

— А это — от нас подарок, — радостно произнёс Джедди, — Её зовут — «Ночь».

— М-рррр — важно произнёс Маркиз.

Пришёл черёд и нам свои подарки делать. Доктор Мюллер подарил немецкий штык-нож, я — две банки русской тушёнки, Мари — томик стихов Гёте, а Зорго…

Капитан, волнуясь и краснея, вышел на середину комнаты, и умоляюще глядя на меня, мол — 'если что — подсказывай', громко и размеренно прочёл:

Пиратский Сон.
И шум морской волны — как грохот Барабана.
И чайки резкий вскрик — как глас иной Трубы.
И чёрный флаг вдали — знакомого Корсара —
Маячит — приближением Беды.
А значит — все наверх!
И ставить быстро — кливер.
Рубите якоря, и курсом — на восход!
И часа не пройдёт,
Как наш весёлый клипер
В туманных лабиринтах — пропадёт.
Прощай же, навсегда — девчонка из Таверны.
И грусти кутерьму — уж разбудил Прибой.
Превратностям Судьбы — я всё-таки — не внемлю…
Налей стаканчик рома — шустрый Бой!
И будет всё — лишь так,
Лишь так — и не иначе!
Свобода — ты Сестра, одних со мной Кровей!
Но вот — ….. окончен Сон, и…… Дождик…… - тихо плачет
На стёклах…… тесной Камеры….. моей….

В конце прочтения, от полноты чувств, Капитан даже слегка прослезился — своим единственным глазом.

— Браво, Мой друг! — воскликнул дон Аугусто, — Принято — в зачёт. Джедди, не в службу, а в дружбу, перенеси сей опус вон в ту толстенную тетрадь. Есть — тысячный пиратский стих! Ура!

Минут через двадцать, наконец-то, перешли к делу. Мари, заметно волнуясь, рассказала о Бернде, потом Зорго поведал — всё, что знал об этом деле.

— Ну, что, Джедди, — ласково спросил дон Аугусто, — Всё ещё хочешь знать — что на твоём медальоне написано?

Мальчишка лишь головой кивнул, хмуро уставившись в пол.

— Тогда так сделаем, — задумчиво проговорил старый сеньор, — Я сейчас тебе этот текст переведу, а ты за это дашь Слово, что проводишь этих сеньоров к Индейскому Нагорью — через Сизые Болота. Договорились?

— Даю Слово! — Громко ответил Джедди, с вызовом поочерёдно оглядев всех присутствующих, снял со своей шеи тяжеленный медальон и бережно вручил его дону Аугусто.

Старик с минуту смотрел на вычурные значки, на цветок розы, выгравированный под текстом, затем откашлялся, прищурил левый глаз и торжественно произнес:

'Черный снег. Хрустальные слезы.
Хрустальные слезы на черном снегу.
Но это еще не конец, нет.
Мир еще осязаем. И слышна еще печальная свирель.
Но вот хрустальные капли мутнеют, трескаются и превращаются в серую пыль.
Светлая музыка стихает.
Остается только черный снег.
И звенящая тишина'.

Некоторое время все молчали, затем Джедди нерешительно спросил:

— И, что это значит?

— А, это, мой мальчик, старинная молитва хоббитанская, её во время похорон произносят, перед тем, как бросить на гроб — первый ком земли, — прозвучал неожиданный ответ.