Длиннорукий старый пират, с татуировкой на лысой голове — арбоннский грифон, несущий в когтях пушку — и с золотой серьгой в ухе, вразумлял молодого приятеля:
— Э, не скажи, брат! Эгерийцы тебе честь по чести башку смахнут на плахе, как лорду какому. А у нас как? Посыпятся твои косточки в ров помойный — ворон потешить да крыс порадовать…
— Почему это?
— А ты чего, не знаешь, что ли? Если в городе вешают, ну, на рыночной площади там или еще где в приличном месте, то долго висеть не будешь: летом через три дня снимут, и то много, ну, зимой, может, подольше — пока для нового постояльца место освобождать не надо. — Матрос наставительно поднял палец. — А если на стене или на перекрестке — или в доках, как нашего брата вольного морехода, — то это надолго: пока не сорвешься. А до тех пор виси, стену украшай собой, на потеху народу честному — как чучело какое! Тьфу, и подумать-то про такое — срам один…
Боцман Гвенн Банн сильно на выпивку не налегал. Надобно было готовиться к отплытию. Если что не так, Бесстыжая по головке не погладит. Да и собственная благоверная на орехи даст. Отлучился всего на часок-другой с «Акулы» — и будет. Он же не желторотик какой и не пропойца, чтоб на выпивку налегать. Больше так, из уважения к традициям. Отвальная есть отвальная.
Однако и ему было интересно послушать рассказы о кораблях с матросами-зомби, которые видели только обреченные люди, да и то лишь в глухую полночь, о различных магических предостережениях, которые понадобятся в столь далекой от защиты духов-покровителей земле, об эгерийцах, частенько встречавшихся в Темном заливе, и о том, какую тактику лучше всего применять в подобных стычках.
Большей частью пересказывались старые легенды. Пираты пытались перещеголять друг друга рассказами о вампирах, русалках, морских подводных городах, о проклятом корабле-призраке…Как водится, вспоминали светящиеся колеса, что видят в глубинах морей, кракенов-архитеутисов, Старуху Конитт, старшую дочь самой Ахайды, что катается на штормовых волнах и расчесывает свои космы гребнем из человеческих костей, и сыновей ее, «морских дедов», что на прибрежных отмелях пасут русалок и иногда, переодевшись моряками, приходят в портовые кабачки пропустить стаканчик — их безошибочно распознаешь, ибо расплачиваются они старинными монетами, поднятыми их подопечными с затонувших судов.
Поминали, что, мол, в последнее время частенько замечали в разных городах Изумрудного моря самого Барона Сабади, что являлся то под видом арбоннского красавца-шевалье, перед которым не устоит даже монашка, то одноногого старого моряка с попугаем на плече и деревяшкой, украшенной резьбой и золотой инкрустацией, то нахального мускулистого нищего, пристающего к прохожим с требованием подать ему миллион золотых, — то есть во всех своих трех земных ипостасях. Все согласились, что это не к добру.
За Сабади вспомнился сам собой и Рагир Сын Смерти — ибо многие свято верили, что Барон этом пирату благоволит особо. После Туделы сколь многие вольные добытчики готовы были глотку перегрызть ему, бросившему товарищей на расправу эгерийцам. Но тот жив и здоров, а молва уже винит погибших: де сами устроили на берегу резню со стрельбой, так что капитану и не осталось ничего, как уйти с товарищами, бросив к тому же часть сокровищ.
Боцман, привычно ругнув треклятого капитана «Ибн-Химмара», скосил глаза на стойку. Там, уткнувшись в кружки с рисовым пивом, расположилось несколько человек.
В двух шагах от стойки, за деревянным столом с зарубками по краю, опустив на глаза шляпу, украшенную пером гуакамайи, сидела молодая женщина в эгерийском морском мундире и штанах с позументами поверх парусиновых сапог. На столе стояла бутылка лучшего рома во всем Маре-эль Смарагдос — куридийского «золотистого».
Игерна, а это была именно она, знала, что Мамаша всегда держит на всякий случай парочку бутылок этого дорогого для обычных посетителей пойла, и поэтому не упускала случая, бывая на суше, завернуть именно к ней и опрокинуть стаканчик. Но, судя по тому, что бутылка была почти пуста, одним стаканом не обошлось.
— Хватит с тебя на сегодня! — буркнула она сама себе, соскочила со стула и направилась к стойке.
В этот момент в «Кашалоте» на радость Мамаши Тамми появился новый посетитель, и глаза Игерны тут же уставились на него.
Но, похоже, пожелавший промочить горло пират был не тем, кого ждала Бесстыжая, ибо она сразу отвернулась и погрузилась в созерцание пустого стакана.
Гость подскочил к стойке и настойчиво постучал по ней кулаком, но не дождался обслуживания.
Тогда он заорал так, что перекрыл шум галдящей толпы:
— Мне принесут пожрать в этом заведении?! А?!
— Подождешь, — небрежно бросила хозяйка заведения — крупная старуха в яркой юбке и цветастой кофте.
Она поправила алую, по-мужски повязанную косынку на густых, с проседью, волосах и, не взглянув даже на золотой, только что упавший перед ней на стойку, этаким флагманским кораблем величественно проплыла к новому гостю.
Рыжий молодой человек изумленно уставился на старуху, спокойно подсевшую к его столику.
— Чего изволишь, красавчик? — зарокотала она басом. — У нас подают такие блюда, что люди потом возвращаются из-за семи морей, чтоб снова этакого отведать! Хочешь жаркое «Варадо де Франчо», или гуакомос, или карфарос?
Нетерпеливый посетитель, онемев от такого обращения, подскочил к трактирщице и схватил ее за плечо, желая поставить зарвавшуюся тетку на место. Но тут слова застряли у него в глотке, потому как в живот ему уперся огромный кухонный нож, выхваченный толстухой невесть откуда.
— Слыхал про Тамми, Пиратскую Мамашу? — грозно насупилась старуха. — Так это я и есть. Ну так как, сынок, будем ссориться или дружбу заведем?
Обиженный убрался восвояси, плюхнулся на свободное место за столиком Гвенна Банна и, бурча под нос нечто непристойное, стал смирно дожидаться своей очереди.
Старуха, уловив обрывки его проклятий, устремила в глаза молодому человеку странный, мерцающий, пронизывающий взгляд.
— Не о своей ли матери речь ведешь? — спросила она с обманчивой мягкостью. — А ты уверен? Ой, моряк, насквозь тебя вижу! Готова поклясться хоть святыми, хоть демонами — про родную-то мать ты ничего не знаешь!..
Тот, пристыженный, забормотал извинения.
В дверном проеме появилась высокая сухопарая фигура и, не спеша, подошла к столику Альери.
— Наконец-то пришел! — зевнула Отважная, даже не удостоив посетителя взглядом.
— Здравствуй, Игерна, — спокойно ответил Эохайд. — Ба, да ты, как я вижу, давно уже здесь.
— Заткнись! — цыкнула на него девушка, отбивая кинжалом такт по столешнице.
— К чему ты это? — поинтересовался Счастливчик.
Игерна пожала плечами, сунула кинжал обратно за пояс и налила себе еще кружку, чуть пригубила:
— Мы, между прочим, завтра отплываем вместе…
— Ну так я и пришел с ребятами отметить!
Не отводя глаз от Игерны, Эомар тоже плеснул себе в кружку рома из ее бутылки, отсалютовал девушке и опустошил емкость одним глотком.
— Что скажешь? — спросил пират.
— Что-то душновато здесь, — пробормотала Игерна, расстегнув пуговицу на рубашке.
Подумав, она расстегнула еще одну. И еще одну…
— Ну, это не новость, — многозначительно улыбнулся Счастливчик.
— Капитан, не начинай, — изрекла Игерна.
Эохайд опрокинул в горло вторую кружку и рассмеялся.
— Боцман! — рявкнула Альери.
Рядом с их столиком тут же нарисовался Гвенн Банн.
— Да, капитан?
