на свете и магов он тоже повидал.
Чародеи, безусловно, кое-что умели. Могли лечить недуги, какие не поддавались ни ножу, ни травам, могли отыскивать воду, рудные жилы и клады. Могли предсказывать погоду. Могли вызвать дождь над полем, хотя это было трудно.
Морские маги были статьей особой. Они не могли вызвать ветер, но могли определить, где дует подходящий воздушный поток и направить к нему корабль. Никто из них не мог усмирить даже легкое волнение, но зато самый завалящий из них был в состоянии уловить надвигающийся шторм или ураган за три-четыре дня и определить лучший курс, чтобы от него уйти.
Например, великий чародей Абу-Али Ада-Ада, придворный колдун халифа кордубского, сумел почуять надвигающийся шквал и заманить под его удар флот неверных эгерийцев, который почти весь отправился ко дну (а халифат потерял всего три корабля).
Конечно, его атаман хоть и не морской маг, но мог почуять приближающийся штиль…
Но вот только за прошедшие четыре года Йунус изучил эти воды и знал достоверно, что перед сезоном дождей штиля не бывает никогда.
Выходит, что штиль не просто счастливая случайность.
Йунус невольно вспоминал глаза Рагира после его странных отлучек, когда он запирался в своих покоях и не велел себя беспокоить ни при каких обстоятельствах.
На дне его очей была самая настоящая тьма.
Тьма…
Тьма, что была древнее и танисских старых городов, и тех, на чьих фундаментах они воздвигнуты, и даже тех проклятых и запретных циклопических руин, которые иногда обнажает ветер великих южных пустынь.
Может быть, пришедшая из тех напрочь забытых веков, бывших еще до времен, когда в сгинувшей стране Ата-Алан приносили жертвы духам, выпуская из пленников кровь на грубых алтарях обсидиановыми ножами.
И почему-то Йунус вспоминал то, чему был свидетелем в далекое время, когда он уже был изгоем, мятежником и беглым каторжником, но еще не стал пиратом.
Тогда он жил в глинобитном селении рыбаков на берегах закатного Шаргиба, наслаждался свободной жизнью под чистым небом, без свиста стрел и кнута надсмотрщика, и единственное, о чем мечтал, так это чтобы его жизнь так и текла до старости.
В то утро его разбудили испуганные вопли, и первое, что он увидел, пробудившись, были встревоженные глаза его любимой, Завиры, только что мирно дремавшей на его плече.
Он выскочил наружу, схватив стоявшее в углу копье.
Но вскоре выяснилось, что в селение не пожаловали ни разбойники, ни кади со свитой.
Просто, как сообщили двое сельчан с одинаково побледневшими лицами, ночной порой волны выбросили на берег уж очень жуткое чудище.
Поспешив с прочими на пляж, Йунус уже издали заметил лежавшую рядом со шлюпками пурпурно- бурую массу, напоминающую груду спутанных веревок или корневищ.
А когда он подошел поближе, то понял — испугаться тут было отчего.
Создание это не было похоже ни на что.
Во-первых, размером оно превосходило самого большого быка и самого здоровенного клыкача. Разве что кит или базилиск опережали его величиной.
Широкое сплюснутое тело с раскинутыми в разные стороны мясистыми крыльями-плавниками, уродливая голова, украшенная двумя хоботами, не уступающими слоновьим, и бородой из мелких извивающихся белесых щупалец, напоминавших пышный букет громадных червей.
Но самым жутким были глаза твари — огромные, размером почти с арбуз, и при этом неимоверно похожие на человеческие.
И вот сейчас Йунусу почему-то казалось, что именно так, как Рагир, могла бы смотреть, когда была живой, та жуткая тварь, подобной которой не помнили даже старики.
— О чем думаешь, дружище? — Пират ощутил, как замерло сердце.
Морриганх появился, как он это любил: внезапно и бесшумно.
— Вижу, о чем-то невеселом?
— О «Сыне Смерти», — нашелся Йунус.
— Да, мне тоже жаль… Хоть и старый уже был корабль, но хорошо он нам послужил. Мы все равно собрались его менять…
Йунус кивнул. Да, старый дармун и так заканчивал свою службу. Но на смену ему уже почти готов на давенхафенской верфи построенный по его образцу трехмачтовик — с килем из крепчайшего дуба и обшивкой из горного кедра, — которому предстояло принять знакомое всем имя «Сын Смерти».
— Но у нас было бы два судна, хотя бы какое-то время…
— Да, — согласился капитан, и в тропической ночи его глаза чуть блеснули. — Я тоже думал об этом… И, кажется, нашел выход…
У Большого рифа пираты поделили добычу — триста тысяч в звонкой монете, не считая прочего добра.
Купцы Изумрудного моря на известие о падении Эльмано отреагировали вполне по-купечески: подняв цены на шафран, кошениль, черное и красное дерево и рабов.
Да еще заемный процент в ссудных конторах Кадэны, Туделы и Сан-Тарона вырос на одну десятую.
А в здании колониального управления супремы, что на Пласа-дель-Коронадо в Геоанадакано появилось дело на «разбойника и пирата Рагира Морриганха, в связях с преисподней подозреваемого».
Впрочем, никто бы не удивился, появись в этом ведомстве такое же дело на самого вице-короля. Ведь именно в застенках супремы просидел тринадцать лет примас Эгерийский — епископ Толетта преподобный Иеронимус, обвиненный в еретическом переводе святых книг и с трудом выкупленный Святым Престолом.
Глава 18
Через три месяца после вышеописанного. Остров Андайя.
Геоанадакано — самый большой город в Иннис-Тор. Так, по крайней мере, говорят эгерийцы и с ними никто не спорит. Самый первый тут, заложенный еще Вальяно и Мак-Мором, памятник которым по образцу статуй древней империи установили лет десять назад на главной площади — Пласа-дель-Сан-Пьедро эль Иннис, напротив собора Сан-Пьедро эль Иннис. Ворота Дальних Земель, куда стекаются товары и купцы из земель от Норгрейна до Айлана, где разгружаются эгерийские, амальфийские, ганзейские и танисские суда, а также и корабли старых соперников, арбоннцев и хойделльцев. Это не говоря о кораблях из всех гаваней материка южного и суденышек с материка северного.
Сколько в нем живет народу, точно не знает никто, даже сам суперинтендант стражи, всемогущий и грозный Херонимо де Баамондес. Одни говорят, что сорок тысяч, считая рабов, другие, что все пятьдесят, а то и семьдесят, не считая рабов.
Но зато точно известно, сколько в нем кабаков, таверн и прочих увеселительных заведений — ровно сто восемьдесят один. И среди них самая знаменитая и самая роскошная таверна — «Веселый иноходец» дона Мануэля Диаса.
Чего стоит одна лишь ее вывеска — здоровенная лошадь, вставшая на дыбы, держащая передними копытами большущую чашу, — выполненная из позолоченного олова и отделанная настоящими топазами, причем ни разу даже самый отчаянный вор, коими Геоанадакано изобиловал, даже не попытался их выковырять.
Ибо «Веселый иноходец» — не просто одна из многих портовых таверн Геоанадакано, в которых разнообразный морской люд торопится спустить звонкую монету. Великолепная кухня, отменные повара, вышколенная прислуга, отдельные кабинеты. Заведение, куда пускали не всякого капитана, что уж говорить
