Грех было бы не ценить такой корабль. Дон Ронкадор и заботился о «Леопарде» как о родном сыне (коих у капитана было двое).
Чтобы Ронкадор уж совсем не отщипывал себе от казенных сумм, что выделялись на его корабль — до такого, конечно, не доходило. Но при этом соблюдалось железное правило — делать это лишь после того, как все насущные нужды будут удовлетворены.
И каждому матросу, даже последней «пороховой обезьяне», всегда, всякую неделю, выдавали его законные семь фунтов галет, семь кварт вина, четыре фунта говядины и два фунта свинины, кварту фасоли и полпинты уксуса. При каждой возможности на «Леопарде» пополняли запас свежих фруктов и не упускали случая половить рыбу в плавании.
Солонина была самая свежая, а стоило ей чуть завонять — и разбухшие бочки безжалостно летели за борт, на радость акулам.
Хотя солонине дон Ронкадор предпочитал черепашье мясо — благо, эти создания могли неделями лежать в твиндеках, не требуя корма и не портясь. К тому же, их можно было наловить совершенно бесплатно или, в крайнем случае, недорого купить у рыбаков.
А когда однажды прежний судовой эконом попытался запустить руку в провизионную кладовую, приобретя червивое мясо, то Орио безжалостно приказал выдрать его семихвостой плетью у мачты и послать на галеры — хотя уже подал в канцелярию представление на офицерский чин.
Опять же, сказать, что каперанг был совсем уж безгрешен, конечно, нельзя.
Он вовсю приторговывал пряностями, перевозя их в трюме «Леопарда» во время плаваний в Эгерию.
Это незаконно и запрещено, но большинство торговцев и капитанов давно плюют на это. Да и кто запретит капитану взять побольше перца и гвоздики с имбирем для команды? И кто запретит ему же взять побольше сахару и рому в плавание? А в последнее рейсы, когда «Леопард» вез партию драгоценных камней для эгерийской короны, он отважился прихватить партию контрабандных изумрудов. Не своих — двух важных шишек из канцелярии вице-короля (а может, и самого наместника).
Но и себя дон Орио не обидел — в его капитанском столе, куда ни одна таможенная крыса не смеет совать свой нос, ибо хранятся там секретные карты и приказы, находилась шкатулка, набитая гигантскими алмазными серьгами, вес которых не смогло бы выдержать ни одно женское ухо. Их делали ювелиры Геоанадакано специально для того, чтобы укрыть камни от пошлин и налогов. И впрямь — кому какое дело до подарков, что везет родне верный слуга престола?
При этом если прочие капитаны, случалось, перед рейсами в метрополию чуть не лично перетряхивали сундучки команды в поисках контрабанды, он смотрел на это сквозь пальцы, полагая (разумеется, не говоря этого вслух), что жалование, которое платит корона своим защитникам, недостаточно щедрое.
Единственное, на что могли бы пожаловаться его подчиненные — дон Ронкадор совершенно не переносил на своем корабле шлюх.
Мало того, что команде запрещалось приводить на стоянках на борт портовых девок — перед отплытием корабельный профос и его помощники старательно проверяли все закоулки галеона, а найденных потаскух и их кавалеров безжалостно драли линьками.
Исключений не делалось и для офицеров — никаких «невест», «родственниц», «бедных сироток» и прочих особ женского пола в каютах!
Дело было тут не в какой-то особой набожности дона Орио или заботе о спасении душ подчиненных от блудного греха.
В молодости, в дни службы на лимасском галеоне, капитан Ронкадор пережил жуткую историю — когда из полутора десятков взятых в плавание проституток, пятеро оказались больными «пурпурной язвой», от которой человек — если его не излечить сразу — сгнивает самое большее за год. Никаких лекарств от нее на борту не оказалось — да и медик, заболевший одними из первых, предпочел сожрать весь запас опиума, находившийся в корабельной аптеке, дабы не длить ненужные страдания.
Все дальнейшие четыре с лишним месяца плавания превратились в настоящий ад, когда каждое утро начиналось с проклятий, богохульств и жалобных стенаний тех, кто находил на теле роковые язвы.
На корабле, набитом людьми, как бочка — фризской треской, от заразы буквально не было спасения.
Самое страшное началось на второй месяц, когда ослепли оба штурмана, и курс пришлось прокладывать самому Ронкадору — он единственный из офицеров хоть как-то знал навигацию. Когда они все-таки дотащились до Лимассы, здоровых осталось от силы человек семьдесят, а из оставшихся вылечили лишь сотню человек. Прочие, включая и капитана Сальватьеру, сгнили в монастырской больнице, перед смертью, как и бывает при язве, лишились рассудка и оглашали окрестности громким хохотом.
Так, размышляя о том о сем, он прошел по темному проходу между большими орудиями в сторону кормы к грузовому трапу, который вел на ахтердек и в его капитанские апартаменты — величественную каюту внушительных размеров, занимавшую всю кормовую часть судна. Цветные стекла в окнах каюты выходили на маленький аккуратный балкончик, нависший над рулем. Потолок был отделан белым с золотом, тяжелые портьеры из синего шелка висели на окнах, затеняя каюту от слишком ярких, несмотря на раннее утро, солнечных лучей. Вдоль внутренней переборки располагалась широкая и низкая кровать черного дерева арбоннской работы, украшенная резными крылатыми нимфами.
Великолепная каюта, занимавшая всю ширину корабля и освещаемая чудным, изогнутым, с наклоном внутрь широким окном из семи секций. Это было самое просторное, светлое, излюбленное помещение на корабле, которое постоянно драили, протирали, скоблили и полировали. В нем пахло пчелиным воском, чистой морской водой и процеженным пальмовым маслом от светильников.
Отличная каюта на отличном корабле.
Чего бы не радоваться ему, идальго Орио де Ронкадору, каперангу королевского флота?
Увы, была одна мелочь. Он пока что не был полновластным хозяином на «Леопарде», а именовался всего лишь «назначенным исполнять должность».
Ибо был всего лишь капитаном первого ранга, а командовать галеоном полагалось генерал-майору флота.
Случись, например, любому из трех десятков королевских галеонов Изумрудного моря стать на долгий ремонт или быть слишком сильно побитым в схватке с корсарами — и его командир просто перейдет на «Леопард».
Конечно, представление на новый чин давно уже написано и заверено, но… Если звания до капитана первого ранга включительно присваивал вице-король, то генеральские чины мог давать только лично монарх Эгерии. Всем известно, как долго тянется волокита в канцеляриях Толетто, когда дело идет о верных служаках. Сочтет какая-нибудь бумажная крыса, и моря-то никогда не видевшая, что не достоин он повышения по службе, да, в конце концов, приключись с обожаемым монархом приступ подагры или просто дурного настроения… И все, прости-прощай, капитанский мостик! Пришлют на «Леопарда» из метрополии какого-нибудь новоиспеченного генерала из придворных любимчиков, и останется дону Ронкадору еще невесть сколько лет ходить в помощниках — ведь с галеонов командиры уходят лишь по старости. А там решат еще, что слишком стар и сам Орио, и все. Или отставка с нищенской пенсией, или назначение капитаном захолустного порта — до самой смерти.
К тому же не так давно в Пласа-дель-Эспада произошла «смена караула». Прежний военный министр — генерал-капитан Алмейда, бывший командующий эскадрой, в которой Ронкадор начинал службу — ушел в отставку по старости и многочисленным ранам. И нынче всеми делами заправляет молодой болван — герцог Альберто де Мазандо, тридцатилетний генерал-лейтенант кавалерии и круглый идиот, при каждом удобном случае рассуждающий о том, что проклятых танисцев нужно де сбросить в море. Да еще духовник королевы, этот безумный аббат Хорио из ордена Непорочной Девы, чуть не ежедневно пудрит мозги ее величеству, мол, именно сейчас настало время исполнить заветы предков и очистить исконные эгерийские земли от нечестивцев и язычников! Известное дело, этим святошам не придется гибнуть, если что!
Так что того и гляди — затеют новую войну с Северным Таниссом, тьфу ты, с Южной Эгерией (вот так ляпнешь, забывшись, и прощай генеральский чин!). А значит, вновь растратят казну на новую армию, загребут по селениям да городам ремесленников да земледельцев, наберут наемников по всем окрестным землям, те по пути попортят девок, вытопчут поля и сожрут несчитано кур и поросят да пополнят шайки
