Торос оказался не таким уж высоким: он возвышался меньше чем на двадцать футов над уровнем ледового поля, так что мы не сумели выбраться на поверхность этой бурной, увлекаемой бешеным ветром ледовой реки. Пока мы там стояли, напор ветра вдруг ослаб на несколько секунд, и нам удалось увидеть над головой чистое небо – но совершенно случайно и всего на несколько секунд. Если там и было что-то еще, то мы этого не заметили.
– Здесь есть и другие торосы! – крикнул я на ухо Хансену. Повыше!..
Он молча кивнул. Я не знал, какое у него сейчас выражение лица, но это нетрудно было себе представить. Скорее всего, оба мы думали одно и то же: мы ничего не видели потому, что нечего было видеть. Компандер Свенсон не выставил лампу в окошке, да и само «окошко» нырнуло вглубь вместе с «Дельфином», чтобы не оказаться раздавленным сомкнувшимися льдами.
Пять раз за последующие двадцать минут мы карабкались на торосы и пять раз спускались вниз, с каждым разом у нас убывало надежды и прибавлялось горечи и отчаяния. К этому времени я почти выбился из сил, двигаясь, словно в горячечном бреду, Хансену было ещё хуже, он шатался и выписывал кренделя, точно в сильном подпитии. Как врач, я знал о скрытых, порою неожиданных резервах, которые могут прийти на помощь изможденному человеку в минуту крайней необходимости, но понимал, что эти резервы тоже не беспредельны и что мы слишком близко подошли к этому пределу. Когда же мы его переступим, нам останется только приткнуться к ледяной стене и дожидаться нашей старухи, а она, судя по всему, не замедлит к нам пожаловать.
Шестой торос чуть не вымотал нас окончательно. И карабкаться-то было вроде нетрудно, нам то и дело попадались удобные выступы и выбоины для рук и ног, но даже чисто физически подъем стоил нам непомерно больших усилий.
Вскоре я начал смутно соображать, что вам так тяжело из-за слишком большой высоты тороса. Такого нам до сих пор не попадалось. Похоже, огромное давление сосредоточилось именно в этой точке, вспучив и вздыбив, лед, пока он не поднялся футов на тридцать выше общего уровня. А уж подводная его часть уходила не меньше чем на двести футов вглубь, к черному дну океана. За восемь футов до вершины тороса наши головы вынырнули из пурги.
Стоя на самой вершине, мы могли, держась друг за друга, чтобы нас не снесло ураганом, смотреть на клубящийся под нашими ногами буран. Зрелище было фантастическое: то ли бескрайнее, бушующее, серовато-белое море, то ли безбрежная, стремительно несущаяся к горизонту река. Как и многое другое в верхних арктических широтах, весь этот вид дышал зловещей, потусторонней тайной; лишенная жизни и души пустыня казалась совершенно чуждой, заброшенной на землю с враждебной, давно уже мертвой планеты.
Мы прощупывали взглядами горизонт на западе, пока у нас не заболели глаза. Ничего. Совершенно ничего. Ничего, кроме бесконечной пустыни. Мы обшарили поверхность безбрежной реки от самого севера до самого юга, в пределах 180 градусов, – и ничего не заметили. Прошло три минуты. Все равно ничего. Я почувствовал, как мои кровяные тельца потихоньку смерзаются в ледышки.
В робкой надежде, что, может быть, мы уже миновали «Дельфин», обойдя его с севера или с юга, я повернулся и уставился на восток. Это было нелегко, от морозного штормового ветра на глаза мгновенно навернулись слезы, но все же терпимо: теперь не приходилось укрываться от острых ледяных иголок. Я медленно обвел глазами ещё один полукруг окоема, сделал паузу, потом обвел ещё раз и еще. И схватил Хансена за локоть.
– Взгляните-ка туда, – сказал я. – На северо-восток. Четверть мили, полмили – не больше. Что-нибудь видите?
Несколько секунд Хансен исподлобья вглядывался в указанном мною направлении, потом тряхнул головой.
– Ничего не вижу… А вы что, по-вашему, видите?
– Не знаю. Не уверен. Мне кажется, там, в этой ледяной вьюге, что-то светится. Чуть-чуть. Может, просто такое место – более светлое.
Добрых полминуты Хансен разглядывал поверхность ледяной реки, прикрывая глаза ладонями. Наконец заключил:
– Совсем плохо. Я ничего не вижу. Может, глаза у меня испортились за последние полчаса, но я даже представить не могу, что там что-то есть.
Я отвернулся, дал отдохнуть слезящимся от напряжения и ветра глазам, потом снова уставился вдаль.
– Черт бы его побрал! – сказал я. – Не уверен, что там что-то есть. Но не уверен, что там и нет ничего.
– Ну, а что именно вам кажется? – устало, без особой надежды спросил Хансен. – Свет?
– Вертикальный луч прожектора. Луч, который не в состоянии пробить эту ледяную мглу.
– Это просто самообман, док, – уже почти обреченно заметил Хансен. Вам просто очень хочется это увидеть. Кроме того, получается, что мы уже миновали «Дельфин». А это невозможно.
– Ну, почему же невозможно? Как только мы стали карабкаться на эти проклятые торосы, я потерял ощущение времени и пространства. Нет, это вполне возможно.
– Вы все ещё видите что-нибудь? – В голосе у лейтенанта звучали пустота, безразличие, он явно не верил мне и даже разговаривал нехотя.
– Может быть, у меня тоже испортилось зрение, – признался я. – Но, черт меня побери, все равно я не уверен, что ошибаюсь.
– Ну, ладно, док, давайте двигаться дальше.
– А куда двигаться?
– Откуда я знаю? – У него так стучали зубы от пронизывающего нас морозного ветра, что я едва мог разобрать слова. – По-моему, это уже не имеет особого значения…
У меня даже дыхание перехватило, когда именно там, где мне чудилось свечение, не больше чем в четырех сотнях ярдов от нас, бурную ледяную реку вдруг пробила ярко пылающая ракета, – оставляя позади искрящийся след, она унеслась высоко-высоко прямо в чистое небо. Она поднялась на пять или шесть сотен футов над нами и там взорвалась, рассыпавшись ослепительно яркими красными звездочками, ураганный ветер подхватил эти звездочки и понес на запад, и они, постепенно угасая, стали медленно опускаться на землю, оставляя небо гораздо более пустым и холодным.
– Ну? Что теперь скажете? Имеет значение, куда идти? – спросил я у Хансена. – Или, может, вы и этого не заметили?
– То, что я только что видел, – благоговейно произнес лейтенант, это самое прекрасное зрелище, которое сын моей дорогой матушки когда-нибудь видел… И когда-нибудь ещё увидит! – Он хлопнул меня по спине так, что я едва не свалился с тороса. – Мы сделали это, док! – заорал он во все горло.
– Мы это сделали! Ты смотри, откуда и силы взялись! О дом, наш дом, наш милый дом! К тебе идем, к тебе идем!..
Через десять минут мы были уже дома.
Глава 6
– О Господи, как здесь чудесно, – вздохнул Хансен в счастливом ошеломлении, переводя взгляд с капитана на меня, потом на стакан в своей руке, на капли воды, стекающие с меховой одежды, на потолок капитанской каюты и снова на капитана. – Тепло, светло, уютно – о дом, мой милый дом!.. А я уже думал, что никогда больше его не увижу. Когда поднялась эта ракета, шкипер, я как раз высматривал местечко поудобнее, чтобы приткнуться там и помереть. И это не хиханьки, это вполне серьезно.
– А доктор Карпентер? – улыбнулся Свенсон.
– А у него что-то не в порядке с головой, – заявил Хансен. – Он все никак не решался признать поражение. Ослиное упрямство, иначе не назовешь…
Хансен говорил так бессвязно, ни к селу ни к городу, не потому, что испытывал ошеломляющее облегчение и раскрепощенность, такие обычные для людей, только что переживших стресс и величайшее
