разрешил им отдыхать.
Бенсон прошагал вдоль тускло поблескивавших торпед и остановился у следующей стальной двери в поперечной переборке. Он открыл её, но за ней, на расстоянии четырех футов, виднелась ещё одна массивная дверь в точно такой же переборке. Порожк и комингсы возвышались дюймов на восемнадцать над палубой.
– Вижу, строя такие корабли, вы на авось не надеетесь, – заметил я. Сюда забраться не проще, чем в Английский банк.
– Так ведь под водой что современная ядерная субмарина, что старинная дизельная – один черт. Риск одинаковый, – пояснил Бенсон. – Да, мы стараемся предусмотреть все. Ведь сколько кораблей было потеряно раньше из-за того, что при столкновении не выдерживали переборки. Корпус «Дельфина» устоит под страшным давлением, но сравнительно слабый удар острого предмета может вскрыть его, как нож консервную банку. А чаще всего удар приходится в носовую часть. Вот на случай такого столкновения и устанавливаются специальные аварийные переборки. Кстати, наша лодка первая, где их поставили. Конечно, это затрудняет движение по кораблю, зато вы и представить себе не можете, насколько громче мы храпим по ночам.
Он закрыл кормовую дверь, открыл носовую, и мы очутились в торпедном отсеке, узком и тесном помещении, где с трудом можно было развернуться, чтобы зарядить или разрядить торпедные аппараты. Сами аппараты, похожие на трубы с массивными задними крышками, стояли по три штуки на двух вертикальных стойках. Над ними виднелись направляющие с прочными такелажными цепями. Больше здесь ничего не было, в том числе и коек. И неудивительно: кому охота спать вне защиты аварийных переборок…
Мы стали продвигаться обратно к корме и уже добрались до столовой, когда нас перехватил матрос, пригласивший меня к капитану. Я последовал за ним по широкому главному трапу в центральный пост, а доктор Бенсон чуть приотстал, чтобы не показаться чересчур навязчивым. Коммандер Свенсон ждал меня у радиорубки.
– Доброе утро, доктор. Как спалось?
– Пятнадцать часов без просыпа. Как вам это нравится? А завтрак выше всяких похвал… Так что случилось, коммандер?
Что-то явно произошло: Свенсон не улыбался.
– Пришла депеша насчет станции «Зебра». Ее надо расшифровать, но это займет всего пару минут.
Не знаю, как насчет расшифровки, но мне показалось, что Свенсон и так прекрасно знает, о чем речь в этой депеше.
– А когда мы всплывали? – уточнил я. Радиоконтакт в подводном положении, как я знал, невозможен.
– С тех пор как прошли Клайд, ни разу. Сейчас мы держимся строго на глубине в триста футов.
– Но депеша получена по радио?
– А как же еще? Времена меняются. Чтобы вести передачу, нам пока что приходится всплывать, но принимать сообщения мы можем даже на максимальной глубине. Где-то в штате Коннектикут расположен самый мощный в мире радиопередатчик, использующий сверхнизкие частоты, для него связаться с субмариной в подводном положении проще, чем любой другой радиостанции с надводным кораблем… Пока мы ждем, познакомьтесь с моими людьми.
Он представил мне кое-кого из команды центрального поста, причем ему, как и Бенсону, казалось, было совершенно безразлично, офицер это или матрос.
Наконец он подвел меня к сидевшему у перископа юноше, которого трудно было отличить от студента.
– Уилл Рейберн, – произнес Свенсон. – Обычно мы почти не обращаем на него внимания, но после того, как поднырнем под лед, он станет самой важной персоной на корабле. Наш штурман. Ну, что, Уилл, мы ещё не потерялись?
– Мы сейчас вот здесь, капитан, – Рейберн ткнул пальцем в чуть заметную точку, высвеченную на табло, изображающем карту Норвежского моря. – Гиры и кинсы работают четко.
– Гиры – это, очевидно, гирокомпасы. А что такое кинсы?
– Не удивляйтесь, доктор Карпентер, – пояснил Свенсон. – Так лейтенант Рейберн именует аппаратуру КИНС – корабельной инерционной навигационной системы. Раньше она использовалась для наведения межконтинентальных ракет, а сейчас её приспособили и для подводных лодок, особенно атомных. Впрочем, мне незачем утруждаться, дайте только Уиллу зажать вас в угол, и он заговорит вас до смерти всякими деталями… – Он снова взглянул на точку на карте. Как вам наша скорость, док? Довольны?
– Мне все ещё трудно поверить, честно говоря, – сказал я.
– Мы вышли из Холи-Лох немного раньше, чем я рассчитывал, – ещё не было семи, – пояснил Свенсон. – Я собирался провести несколько коротких погружений, чтобы проверить рули, но этого не потребовалось. Хоть в носовой части и не хватает двенадцати торпед, корабль, вопреки моим опасениям, отлично слушается руля. Он настолько велик, что ему безразлично, если где-то убрать или добавить пару тонн. Поэтому мы сразу же и двинулись…
Он остановился, чтобы взять у подошедшего матроса депешу, внимательно прочел её, задумался. Потом дернул головой и отошел в дальний угол. Я последовал за ним. Он, по-прежнему без улыбки, глянул мне прямо в глаза.
– Мне очень жаль, – сказал он. – Майор Холлиуэлл, начальник дрейфующей станции… Вчера вы сказали, что он ваш близкий друг?
Во рту у меня пересохло. Я кивнул и взял у него депешу. Там было написано: «В 09.45 по Гринвичу британский траулер «Морнинг Стар», уже ловивший передачи дрейфующей станции «Зебра», получил оттуда ещё одну радиограмму, отрывочную и трудную для расшифровки. В радиограмме сообщается, что майор Холлиуэлл, начальник станции, и ещё трое не названных сотрудников тяжело пострадали или погибли, кто и сколько из четверых погибли, не указано. Все остальные, количество также не сообщается, находятся в очень тяжелых условиях, страдая от ожогов и стихии. Часть передачи относительно запасов пищи и горючего из-за плохих атмосферных условий и слабости сигнала разобрать не удалось. По отрывочным данным можно догадаться, что все уцелевшие находятся в одном домике и не в состоянии передвигаться из-за погоды. Удалось разобрать слова «ледовый шторм». Однако точные данные о скорости ветра и температуре получить не удалось.
Немедленно после получения этой радиограммы «Морнинг Стар» несколько раз пытался установить связь со станцией «Зебра». Ответа не получено.
По приказу Британского Адмиралтейства «Морнинг Стар» покинул район лова рыбы и движется к ледовому барьеру, чтобы действовать как пост радиоперехвата. Конец депеши».
Я сложил бумагу и вернул её Свенсону. Он снова произнес:
– Мне очень жаль, Карпентер.
– Тяжело пострадали или погибли, – сказал я. – На сгоревшей станции, во льдах, зимой – какая тут разница? – Мой голос изменился до неузнаваемости, он звучал теперь сухо, плоско, безжизненно. – Джонни Холлиуэлл и трое его подчиненных… Джонни Холлиуэлл. Таких людей, как он, коммандер, встречаешь нечасто. Выдающийся человек. Ему было пятнадцать, когда погибли его родители, и он бросил школу, чтобы воспитать брата, который моложе него на восемь лет. Он надрывался, как каторжник, как раб на галерах, он пожертвовал своему младшему брату лучшие годы жизни, но заставил того шесть лет проучиться в университете. И только после этого подумал о себе, и только после этого наконец женился. Он оставил любимую жену и трех прекрасных малышей. Двух моих племянниц и шестимесячного племянника…
– Двух племянниц… Племянника… – Свенсон запнулся и уставился на меня. – О Господи, док! Это ваш брат? Брат?
В этот момент он даже не обратил внимание на разные фамилии. Я молча кивнул. Лейтенант Рейберн, с тревогой на лице, сунулся было к нам, но Свенсон только отмахнулся от него, даже не глянув. Он медленно покачал головой, а я отрывисто выпалил:
– Он твердый парень! Он должен выжить. Должен! Нам надо установить, где находится «Зебра». Мы обязаны это установить!
