подвижниках различных христианских доблестей. В жизнеописаниях святых вы часто встречаетесь с выражением: «...мученик (такой-то) и иже с ним».
«Иже с ним» — это люди, увлеченные примером святого: иногда его кровно близкие, семейные; иногда люди, находившиеся под его духовным влиянием, задолго до страдания обращенные им ко Христу; иногда же внезапно, по наитию благодати, потрясенные его нравственной крепостью, взволнованные тем необъяснимым величием, какое дышит во всяком страдании за правду, отвергшие свои недавние заблуждения и с криками: «Я верую, я христианин» — принимавшие тут же в своей крови крещение во Христа и венец мученичества.
Такие же «иже с ним» бывали и у подвижников христианского иночества, являвшихся, таким образом, также предводителями целой рати мучеников — мучеников, потому что жизнь инока есть мученичество и, может быть, еще более трудная, чем та смерть за Христа, которую принимали вовремя гонений христианские страстотерпцы.
Пытки бывали обыкновенно непродолжительны, и в самых страданиях своих мученики были подкрепляемы драгоценным сознанием, что они всенародно исповедуют свою веру и этим исповеданием могут привлечь к Христу новых последователей. Они знали, что после нескольких часов или дней пыток последует сладость награды, и, определив себя на переход в блаженную вечность, могли смотреть на тело, подвергавшееся всей утонченности пыток, как на чужое. Наконец, самая их гибель происходила большей частью в необыкновенно прекрасной обстановке.
Представьте себе блеск южного неба, мраморные уступы великолепного амфитеатра, заполненные несметной нарядной толпой, сошедшейся смотреть на торжественную казнь мученика. Вот его вывели. Сколько взоров жадно глядит на него, враждебных и сочувственных! Родные, знакомые, привязанность которых составляла, быть может, так недавно столь значительную часть его жизни и которых всех он оставил, отдав все до единой силы души единому Христу...
Есть какое-то нравственное удовлетворение в том, чтобы погибнуть за новую свою веру перед людьми, когда-то близкими, как бы своей гибелью бросая им завет уверовать в то, во что уверовал сам.
И вот он стоит со светлым лицом, с улыбкой того счастья, от которого отделен всего несколькими торжественными минутами и которое больше его никогда не покинет; стоит, предчувствуя, что сейчас увидит то, о чем мечтает всякая верующая душа, увидит лицом к лицу страшный Престол Господа Славы. И, как ни мало в эти минуты он присутствует на земле, он не может смутно не сознавать, насколько охвачено им все это народное множество, какая громадная работа возбуждена им в душах многих из зрителей, которые, быть может, готовы воскликнуть: «И я христианин!...»
Вот смерть, вожделенная для всякого верующего человека. Не то подвиг преподобного. Оторваться от привычной жизни, задавить в себе все привязанности, стать живым мертвецом, уйти в чужие места; ежедневно, ежечасно, ежеминутно бороться со своей природой, идя ей во всем наперекор, и такую жизнь вести в продолжение месяцев, годов, десятков лет — какую громаду любви к Богу и какую силу христианского упования надо иметь, чтобы не ослабеть в этом подвиге и терпеливо донести это тяжкое иго к ногам Подвигоположника Иисуса!
И вот идеальное начало в душе человеческой настолько сильно, что великие иноки, сораспявшиеся Христу, всегда находили последователей, имели учеников. Как ни бежал известности отшельник, люди стремились стать под его руководство. И помимо его воли ему приходилось делаться начальником обширных обителей.
Само собой понятно, что у такого великого инока, каким явился отец монашества преподобный Антоний Великий, не могло не быть духовного потомства.
Бог избрал его как бы для того, чтобы заселить пустыни монахами и сделаться патриархом иноков.
Но раньше ему пришлось втайне поработать над укреплением в себе добродетелей и одолеть искушения мира, плоти и дьявола, чтобы стать вполне духовным человеком, во всеоружии великой опытности, необходимой для его служения.
Действительно, он прошел по всем ступеням, на которых мог выработаться прекрасный духовный руководитель. Сперва жил он в качестве ученика под руководством старца, чтобы научиться быть учителем. Он жил долгое время в безвестности, чтобы слава впоследствии его не смущала. Он испытал великие искушения, чтобы помогать искушаемым. Таков был Антоний, когда вышел из старого замка, где провел двадцать лет в вольном заключении, молясь, борясь и подвижничая, чтобы показать нам этим мудрым поведением, что не должно никогда поспешно браться за руководство других и что это страшное служение требует, чтобы к нему свято подготовились.
Ко времени выхода его из этого старого замка должно отнести основание его монастырей, появление его учеников и начало тех наставлении, которые он им давал. Его добродетели, чудеса, сила его слова влекли к нему слушателей и учеников со всех сторон, и тут под его руководством стало образовываться знаменитое сословие иноков, число которых впоследствии настолько увеличилось, что, по словам церковного писателя Руфина, в пустынях было столько же жителей, как в городах.
Первые его ученики селились в окрестностях этого замка, в пустынях, расположенных между Мемфисом, Арсиноей, Вавилоном и Афродитой, по обе стороны Нила. Отшельники эти жили так или по несколько вместе, образуя род общин или уединяясь в пещерах в качестве отшельников. Всеми руководил Великий Антоний, и под его руководством плоды их жизни были столь обильны и чудесны, что святитель Афанасий говорит о них с живым восторгом.
«В горах, — пишет этот великий учитель церкви, — были монастыри, представлявшие как бы храмы, наполненные дивными ликами людей, которых жизнь проходила в пении псалмов, в чтении молитв, постах и бдениях, которые полагали все свои надежды в будущих благах; которые жили в чудном единении и любви и трудились своими руками гораздо менее для себя, чем для бедных. Это было какой-то обширной областью, совершенно отделенной от мира, счастливые жители которой не имели другой заботы, кроме упражнения в благочестии».
Кто мог смотреть на это громадное множество иноков, на их братское единение, на их чудное согласие, которое изгоняло из их среды всякий ропот и злоречие и заставляло их единодушно стремиться к добродетели, кто мог видеть все это и не воскликнуть: «Как прекрасны шатры твои, Иаков, жилища твои, Израиль! Расстилаются они, как долины, как сады при реке, как алойные дерева, насаженные Господом, как кедры при водах» (Числ. гл. 24).
Так восхваляет святитель Афанасий первые монастыри преп. Антония.
Эти монастыри он называет внешними. Дело в том, что после их основания преподобный задумал уединиться в глубь пустыни, чтобы жить там далее от людского общества. Он ушел на самую отдаленную гору, на которой и кончил свою жизнь. Некоторые из его учеников, узнав об этом месте его уединения, постарались приблизиться к нему, насколько он им позволял, чтобы легче пользоваться его наставлениями. Это именно и послужило поводом к основанию монастыря Писпир, который преподобный посещал довольно часто.
Этот монастырь находился недалеко от Нила или даже, может быть, на берегу Нила и отстоял в тридцати милях от горы преподобного, которая в свою очередь была отделена лишь днем пути к востоку от Красного моря. Макарий и Амафий, ученики преподобного, которым пришлось похоронить его, жили в этом монастыре Писпир раньше, чем они перешли служить к преподобному из-за его крайней старости. В этом месте образовалась община не менее многочисленная, чем в пустынях по ту сторону Нила, так как передают, что по смерти святого патриарха египетского иночества у Макария находились там под руководством пять тысяч иноков, кельи которых были расположены между рекой и горами, на одной из которых почил преподобный.
Так как Писпир находился близко к горе преподобного, то он и приходил туда чаще, между тем как прочие, более отдаленные монастыри он посещал лишь изредка ввиду трудности пути по обширным и бесплодным пустыням, которыми эти монастыри отделялись один от другого.
Именно: от преподобного до более отдаленных его монастырей было пути не менее трех дней и трех ночей.
Но если он не мог посещать своих первых учеников так же часто, как иноков Писпира, он не покидал их своей заботой. Или они к нему приходили, или он им писал по разным случаям. Из свидетельства святого Иеронима достоверно известно, что он писал разным монастырям, и, между прочим, инокам Арсинои, письма, отмеченные Апостольским духом.
