Все непрочно. И полное недоумение о японском пакте[43]. Всюду явная подготовка к быстрой войне.
Второй день все покрыто снегом, все крыши и улицы. Держится немного ниже нуля. Чрезвычайно поздняя весна.
Физически все-таки чувствую себя не первый сорт. Но мысль работает хорошо.
Уже в XVIII веке надо было покончить с крепостным правом. Узость и вредоносность таких лиц, как Филофей[44] и царская семья, ярко вырисовываются. Настоящая история шла стороной — и пришла к большевизму. Но, в другой форме его, охватило разложение и большевизм: так или иначе, мильоны людей (НКВД) попали в положение рабов, и идет развал — все воры в партии и только думают, как бы больше заработать, — действуют вопреки основной идее коммунизма (органическая свобода). Наркоматы — их число все растет представляют из себя живой брак.
Вчера сидел дома — не хочу еще выходить пешком, целый день был ремонт машины. Физическое разложение организма медленно, но упорно идет в трех направлениях: глаза (главным образом правый), сердце и нервная система (галлюцинации). И в то же самое время умственный аппарат находится в творческом расцвете.
Утром по делам метеоритным — с Криновым. Подписал к печати 1 и 2 выпуски «Метеоритики», хлопоты об издании которых и само название которых были отчасти мною обязаны Н. П. Горбунову, тогда <бывшему> в полной силе; он грубо был исключен из академиков, когда была уничтожена должность Непременного секретаря — с полным нарушением академического устава.
Но я, конечно, и не смотрю на современное законодательство как на нечто абсолютно стойкое, и для меня оно в такой абстрактной форме не есть даже идейное реальное, каким оно является и к чему как будто шла демократия и парламентаризм. Эта форма не смогла обеспечить основы безбедной и безголодной жизни массы населения — что вполне обеспечено той силой энергии, которой реально владеет человечество.
По-видимому, Горбунов находится не в тюрьме, но исключен из партии и занимает какое-то маленькое место в провинции. Но кто знает — человек исчез[45]...
Ввиду того, что мои две статьи о Павлове[46] не были допущены цензурой и № <«Бюллетеня МОИП»> вышел без них, я 25 марта написал жалобу начальнику Главлита Н. Г. Садчикову с жалобой на цензоров и с просьбой о помощи. Вчера секретарь Садчикова известил меня, что статья пропущена, и о том же было извещено Московское Общество Испытателей Природы. К вечеру звонили еще от Садчикова, что они разобрались, в чем дело. На корректуре была надпись Г. Ф. Мирчинка[47], что редакция не согласна с высказываниями автора, — но Мирчинк отказался объяснить, в чем не согласна, и цензор Котов подумал, что что-то неладно, тем более что я вице-президент Общества, и задержал статью; <что> теперь Котову разрешено выпустить и что Главлит не видит ничего в статье подозрительного. В экземпляре, мною посланном Садчикову, не было этого примечания Мирчинка, и я просил его мне прочесть — там было сказано просто: не согласна — и баста. Всюду страх, и Мирчинк, и Котов — перестраховщики.
Вчера у меня была Варвара Алекс. Левицкая. В той неразберихе, которая идет сейчас в высшей школе, — она, окончив картографический отдел факультета, не находит места — картографы не нужны. Ее хотят посылать как топографа в глушь. Узкая специализация сказывается.
Я все более и более убеждаюсь, что главный наш брак — наркомы и другое начальство. Оно ниже среднего уровня, например, научного работника или физического рабочего.
Вчера написал и послал председателю Комитета Высшей Школы Кафтанову[48] о Личкове[49]. Я требовал пересмотреть дело <Личкова>: его утвердили профессором в Самарканде до 1.I.1942 года и отказали в праве защиты готовой <докторской> диссертации («О геологическом значении рек»), двухтомной <работы>, принятой к защите в Географическом Институте, и требуют сдачи кандидатского экзамена. Письмо написано резко и откровенно. Не знаю, подействует ли это на Кафтанова, — это дубина малообразованная. Типичный современный бракованный нарком.
Холодный, но прекрасный весенний день.
Я весь под впечатлением моего вмешательства — неожиданно для меня удачного — в судьбу Б. Л. Личкова.
29 апреля написал письмо Кафтанову с просьбой о пересмотре решения о Личкове — письмо конфиденциальное (ввиду <...>[50] на НКВД), но откровенное и резкое в оценке решения ВАК. Вчера днем мне позвонили, как я просил, от Кафтанова и сообщили, что Личкову разрешается защищать диссертацию без <сдачи> кандидатского экзамена и что вопрос о профессуре будет решаться в связи с утверждением <в> степени доктора после диспута. Послал <Личкову> телеграмму и сегодня письмо. Вчера все время находился под влиянием этих событий.
В Президиуме <Академии>, который завален работой с плохим, почти негодным аппаратом, не справляются с делом. Комаров болен. Борисяк говорит, что он <Комаров> теперь заговаривается. Ужасно жаль — большое это несчастие для Академии. Шмидт, его явный враг, тоже болен — удар? Чудаков честолюбив, но недостаточно образован, и все они трое в ссоре[51]...
Кончаю вчерне пятый выпуск «Биогеохимических проблем». Выйдет целая книжка, и, мне кажется, мне удалось здесь связать ряд явлений по более верному и новому <пути>.
Подписал <в печать> два номера «Метеоритики».
Геологический Институт представляет из себя сейчас крыловский концерт. Маразм.
Вчера весь день — как навязчивая идея — <находился> под влиянием моего письма к Кафтанову и его эффекта. Позвонил Щербакову[52], поблагодарил за <его> совет — от себя просить пересмотр дела <Личкова>. Он был совершенно поражен эффектом — никогда этого не бывало. Ответ на 2-ой день! Что менее всего вероятно, <сыграл роль> мой официальный «авторитет». Я не раз сталкивался <с тем>, что в этом отношении я не могу жаловаться.
Холодная весна. Утром 3-8°.
Вчера днем была Мария Павловна Белая, одна из моих старых работниц по Биогелу[53]. Она работала в Петербурге у Н. И. Вавилова над анализом семян ржи, собранных с огромными затратами из всего Союза. Когда мы приступили к работе, то оказалось, что de facto из того, что числилось, осталось не много. Огромный научный труд Н. И. Вавилова был уничтожен чиновниками.
Ее братья, украинцы, в ссылке — семья пострадала, дети и т. п. Это одна из характерных черт современного положения. Огромное количество — тысячи, сотни тысяч и мильоны — страдающих невинно людей. Искажается этим путем идеал коммунизма, и состояние нашей страны в мировом аспекте теряет свою моральную силу. Это — язва, которая скажется при первом серьезном столкновении.
Вчера утром занимался с Аней — запущенная текущая работа. Переписка.
В Лаборатории был большой разговор. Вынуждены считаться с партийной «общественностью», которая всецело проникнута полицейским сыском и <полицейскими> способами действия. Это — то разлагающее, которое сказывается на каждом шагу. Несмотря на эту принижающую обстановку, все-таки работа идет сколько возможно.
Очень большое впечатление на меня произвела Ротмистрова (моя ученица по Высшим Женским Курсам начала столетия). Так редко среди женщин — <она> немолодая — встретишь такую глубину и
