— Боевая тревога по паролю «Лиловая лошадь» была объявлена в НАТО в связи с актуальными событиями на мировой политической арене. Но вам не следует реагировать на эти маневры слишком взволнованно. Обучение на местности будет проводиться согласно, ранее составленному плану. Первая стадия боевой тревоги продлится 42 часа и означает постоянную боевую готовность. Стало быть, в состоянии той же самой готовности, в которой находится наша казарма, во время маневров будет жить и работать весь бундесвер.
Нам предстояло в этот день смонтировать насосную станцию. По опыту предыдущих занятий по тревоге мы надеялись к 16.00 закончить все и получить свободное время.
Наблюдая за раздачей обеда, я обратил внимание, что солдаты все время дискутируют по поводу маневров и воспринимают их серьезнее, чем того требовали указания и комментарии начальства. И объявление тревоги вызвало повышенную нервозность, тем более что взводы, отправленные на новые занятия, еще не вернулись, хотя до 12.00 должны были возвратиться в казарму.
В 13.00 я передал дела своему сменщику, переоделся и пошел в учебную роту.
За ужином дискуссии продолжались еще энергичнее, поползли какие-то слухи. Одни считали, что ночь нам придется провести в походном положении, другие сомневались в этом. «Такого у нас еще не бывало», — заявил какой-то старослужащий солдат.
Янзен спросил меня, что делать, если вдруг будет дан приказ выступить в направлении Польши.
Я с возмущением посмотрел на него, но не знал, что ему ответить. Обращало на себя внимание и чрезвычайно хорошее настроение лейтенанта Винтерфельда.
Кто-то принес новый слух: личному составу выдается не учебный, а боевой комплект боеприпасов.
— Нас, саперов, это не особенно касается, — сказал Банген.
Двое парней были другого мнения:
— Наши высшие начальники могут пойти на крайний шаг и довести дело до войны.
Солдат из крестьян, всегда осторожный в своих заявлениях, высказал предположение:
— Может, русские уже заняли Польшу?
В субботу за завтраком командир роты пошутил:
— Наверное, будет приказ двинуться на Москву, занять ее, а к ужину вернуться обратно.
После обеда неожиданно всем было приказано возвратиться в казармы. Наконец-то!
Но боевую тревогу не отменили. Включать радио, электроприборы по-прежнему было запрещено. По всему гарнизону были выставлены караулы с пулеметами. В воскресенье нас опять разбудил сигнал тревоги.
«Ну вот, теперь-то только и начнется по-настоящему», — подумал я.
— Начинается вторая фаза боевой тревоги, — пояснил командир роты. Он приказал проверить, у каждого ли при себе личный опознавательный знак и свидетельство о прививках. — Если кто-то погибнет в бою, — продолжал он, — одна половина личного знака вставляется покойному в рот, другую половину надо передать по команде для вручения начальству и семье.
Командир батальона зашел к нам, никаких замечаний он не высказал. Проверил, все ли роты находятся в надлежащей готовности.
От волнения пот покрывал наши личные опознавательные знаки под рубашками.
Не хочу умирать! Анна…
В 7.00 была раздача оружия, после завтрака — опять построение. На построении был объявлен отбой. Все вздохнули с облегчением.
Я вспомнил свой недавний сон. Командир роты, капитан Радайн, вооруженный только пистолетом, ведет солдат в атаку. Против кого? Против поляков? Что нам надо в Польше? Или против персов — на занятиях шла речь о возможном вступлении наших войск в Иран. Опасные планы, опасные сны…
Смерти я боялся ужасно. Теперь этот страх отступил. Но тем сильнее оказалось удивление: разве интересы нашего отечества, которое мы обязаны защищать «храбро и беззаветно», находятся в Иране или в Польше? Что за возня началась здесь?
Я решил держать ушки на макушке.
В понедельник меня охватило страстное желание сделать что-то наконец самостоятельно.
Я поехал на вокзал в Эльберфельде и купил все ежедневные газеты да еще журнал «Шпигель». Разыскал в гарнизоне газетные сообщения о бундесвере и военной политике ФРГ, прочитал их от первой до последней строчки, расположил по темам. Пусть это будет началом моего скромного досье.
За этим занятием и застал меня Вилли.
— Привет, старик, поздравляю, — сказал он.
— С чем? — поинтересовался я. — Мой день рождения был четыре месяца назад.
— С предстоящим завершением учебного цикла. Ведь в апреле ты станешь унтер-офицером.
— Не торопись с поздравлениями, — ответил я. — Посмотрим еще, что будет. — Говоря об этом, я думал о предстоящем бегстве с Йоргом.
— Если ты не украдешь где-нибудь на приеме серебряную ложку, быть тебе унтер-офицером, уверен, — заявил Вилли. — Дело ясное. Не понимаю, почему у тебя такое скверное настроение. Ты не рад своему предстоящему производству в офицеры?
— Расскажу как-нибудь в другой раз. Сейчас желания нет. Договорились?
— Как хочешь. А не хотелось бы тебе посмотреть какой-нибудь интересный фильм?
— Что хорошего идет сейчас в кинотеатрах?
— Я тебя не в кинотеатр приглашаю. Дома у одного моего приятеля есть видеомагнитофон, ребята собираются в шесть часов.
— А что будут показывать-то? Какую-нибудь порнографию? Или американский ковбойский фильм?
Я еще раздумывал, что бы мне было интереснее посмотреть, когда Вилли ответил:
— Ни то ни другое. Американский фильм «Холокаст», второе название — «Конец света».
Меня это заинтересовало. Вилли засмеялся, добавил:
— Будет к тому же пиво, и все это обойдется дешевле, чем в нашей столовой.
Вилли ушел, а я еще обдумывал предложение. Сидеть, заниматься вырезками из газет, анализировать статьи — дело хлопотное. Чего тут раздумывать? Вечер был для меня обеспечен.
«Что такое ОДС? Объединение демократически настроенных солдат бундесвера.
В ОДС встречаются военнослужащие, обсуждают свои актуальные проблемы. Цель ОДС — демократическое развитие бундесвера.
Какие задачи ставит ОДС?
Охрана прав солдат, улучшение условий их жизни. Это, конечно, не нравится министру обороны Леберу и его генералам.
Но каждый солдат бундесвера должен знать: в ОДС работают доверенные лица от рядовых и представители профсоюзов.
ОДС защищает также и твои интересы».
Все это я прочитал на плакате, висевшем в комнате, где должен был состояться просмотр фильма. Плакат был довольно старый, поскольку Лебер уже не был министром обороны, его сменил Апель. Надо будет спросить у Вилли, когда это произошло.
Вилли все не появлялся, хотя солдаты приходили один за другим, в том числе из казарм Гинденбург и Остмарк. Некоторые посматривали на меня с недоверием.
— Курсант, кандидат в унтер-офицеры. Наверное, явился шпионить за нами, — сказал высокий блондин.
— Брось придираться, — встал на мою защиту Бонзак. — Крайес парень ничего. Многого еще не понимает, но, по крайней мере, пытается разобраться.
Ну и дрянь этот Бонзак! Что же он меня с грязью мешает? Мог бы сказать хотя бы так: «Друзья, Крайес — один из тех, кто проявил интерес к тому, чем интересуемся и мы. Хоть он и не является больше солдатом и скоро станет унтер-офицером, он поддерживает с солдатами добрые товарищеские отношения. Добро пожаловать, ефрейтор Крайес!»
