Горбачев пытался реформировать систему, но отказаться от нее полностью был не готов, да и не мог бы, окружение не позволяло. Оно перепугалось и того, что было сделано. Ельцин пошел намного дальше, но так называемый суд над КПСС допустил только фарсовый, на люстрацию не решился и труп Ленина из Мавзолея не вынес. И вот мы строим (или уже построили?) капитализм, а труп, к моменту написания мною этих строк, как сказал бы дедушка Крылов, и ныне там… Меры были всегда половинчаты, потому что полное и последовательное разоблачение Сталина могло бы состояться, если бы Хрущев и другие соратники Сталина признали и свое участие в сталинских преступлениях. При возбуждении в более поздние времена процесса люстрации и реальном осуждении преступлений КПСС Ельцин и другие тогдашние руководители России должны были признать свое участие, если не в самих преступлениях, то хотя бы в том, что состояли в преступных организациях КПСС и КГБ, на что пойти они оказались неспособны.
ХХ съезд был самой первой и самой непоследовательной попыткой либерализации советского общества. Партия под руководством Хрущева разоблачала преступления Сталина, тут же пугалась собственных разоблачений и осаживала как раз тех, кто ее в этих действиях поддерживал. А испуганный сам собою Хрущев, защищаясь от собственных же сторонников, окружал себя явными сталинистами. Попытки писателей и журналистов показать, чем был сталинизм в действии, пресекались. Авторов одергивали окриками, что партия сказала о сталинских преступлениях все, что нужно, и хватит, хватит. Власть пыталась утвердить общество в мысли, что сама по себе советская система была хороша и только Сталин был не совсем хороший. Но это все трудно вязалось даже с теми неполными и все же леденящими душу фактами, которые сама же партия предала огласке.
Эта странная ситуация заметно отразилась в первую очередь на таком чувствительном к переменам инструменте, как литература. Писатели почувствовали бoльшую свободу и бoльшую потребность высказать наболевшее, но шаг вправо, шаг влево все еще считался побегом. Роман Дудинцева «Не хлебом единым», критический и в духе того, о чем было сказано на ХХ съезде, немедленно подвергся зубодробительной критике, какую нынешний читатель вряд ли может себе представить. Это когда по команде высшего и партийного начальства все советские газеты обрушиваются на писателя с обвинениями в очернительстве, и ни один критик и ни сам автор не могут ничего против этих обвинений возразить. При Сталине человек, подвергшийся такой критике, мог ожидать чего угодно вплоть до ареста, при Хрущеве причины для подобного страха еще оставались. Но времена все-таки были уже другие. Дудинцева не посадили, но какое-то время он стал фигурой опальной, ни один издатель не решался его печатать. Официальная критика и дальше была настроена против всего в искусстве, что не соответствовало ее представлению об образцах социалистического реализма. Чуть-чуть правды то там, то там, и тут же разражается скандал. И тем не менее в литературе появляются вещи все более острые. Впрочем, дело не только в литературе. На местах, даже в глухой провинции, тоже происходили мелкие покушения на систему с целью хотя бы побудить ее к исполнению собственных законов.
Пока не время
Председателем одного из сельсоветов Приморского райисполкома был некто Мизин, недавно уволенный из КГБ (тоже, вероятно, жертва новых веяний). Он был лучше образован, чем его коллеги, разговорчив и настораживал меня своим слишком откровенным и слишком критическим отношением к советской власти. Я его подозревал в том, что он провокатор. Он, может быть, и был провокатором, но в более широком смысле. И собеседника провоцировал на откровенность, но и власть кое к чему подталкивал.
Однажды, когда я приехал его проверять, он мне сказал, что у него есть депутаты сельсовета, которые своих обязанностей не исполняют, и он считает, что их надо отозвать. Такая возможность предусмотрена Конституцией СССР. Для того чтобы отозвать по правилам, определенным конституцией, надо собрать так называемый сельский сход – 100 человек – и принять решение большинством голосов. Такие отзывы практиковались и раньше, и во время моего пребывания на должности инструктора, но только по указанию свыше (исходившему обычно от райкома или обкома КПСС). А тут председатель предлагал призвать к жизни инициативу снизу, как бы по решению самих колхозников.
– Как ты думаешь, можно это сделать? – спросил он меня.
Мне было понятно, что дело грозит обернуться скандалом. Но жизненные планы мои были таковы, что потерять эту свою работу я не боялся. Поэтому я инициативу Мизина одобрил, то есть сознательно принял участие в провокации из любопытства, что будет дальше. Через несколько дней получил от него два протокола. Жители села, где председательствовал Мизин, собравшись на свои сходы, отозвали двух депутатов и на место их выбрали новых.
Получив протоколы, я их прочел и положил на стол председателя райисполкома еще до его прихода на работу. Он явился, как всегда, значительно позже всех. Небрежно поздоровавшись с сидевшими в приемной, проследовал в свой кабинет. Прошло не больше десяти минут. Вдруг выскочил из своего и вбежал в председательский кабинет Шутов. Пробыл у председателя минут двадцать, вернулся обратно к себе, бросив на меня укоризненный взгляд. Потом, проходя мимо, так же странно посмотрел на меня председатель. Словами мне ничего не было сказано, очевидно, потому, что начальство приняло во внимание мою неопытность и предположительное непонимание того, в чем я участвовал. Дальше было так. Председатель райисполкома счел отзыв депутатов событием чрезвычайным и немедленно сообщил о нем секретарю райкома и председателю Крымского облисполкома. Секретарь райкома позвонил секретарю обкома, председатель облисполкома связался с Председателем Президиума Верховного Совета СССР Климентом Ефремовичем Ворошиловым. Ворошилов вник в суть дела и «спустил» вниз свое благожелательное мнение: по сути дела отзыв не оправдавших доверия депутатов самими избирателями – процедура правильная, демократичная, и мы будем внедрять ее в жизнь, но пока не время. «Пока не время» – это был рефрен песни, исполнявшейся и исполняемой властью во времена потеплений, возвращения к ленинским нормам законности, перестроек и дальнейших реформ. Пока не время, пока не время, и мы, отказавшись от построения коммунизма, все еще поклоняемся старым идолам, поем советский гимн, держим Ленина в Мавзолее, провозглашаем Сталина лицом России и губернаторов, как нам говорят, будем избирать. Обязательно. Но пока не время.
А тогда тем более было не время. Решения сходов отменили, изгнанных избирателями депутатов возвратили на место, сеанс демократии оказался коротким.
Единогласие
Весной мне сказали, что председателя Октябрьского сельсовета Сколоту надо заменить другим товарищем и хорошо бы, чтобы Сколота сам выразил желание покинуть свой хлебный пост. Я поехал в Октябрьское. Сколота принял меня как полагается. Выставил бутылку водки. Жена приготовила яичницу на сале. Я попытался быть дипломатом и завел разговор о тяжелой доле и хлопотной жизни председателя сельсовета, на что Сколота всегда жаловался. Сейчас он энергично меня поддержал, сказал, что эта работа ему уже вот как, провел по горлу, – надоела. Хлопот много, а зарплата такая, что курам на пшено не хватает. Я выразил сочувствие. И между делом заметил, что вообще-то, если уж так надоело, за чем дело стало, пиши заявление.
– А что, очень нужно? – спросил Сколота.
– Да нет, – возразил я, – не нужно, но если ты хочешь…
– А вот вам всем, – преобразился Сколота и скрутил мне фигу. – Ты кого вздумал обхитрить? Я уже на этой работе двадцать лет, все хитрости изучил и сам обхитрю кого хочешь. Никуда я не уйду, а если вам надо – вот попробуйте меня снять.
Он, видимо, рассчитывал, что формула «сейчас не время» распространяется и на него. Но ошибся. Для свободного волеизъявления народа время еще не пришло, а для начальственных произвольных решений оно никуда и не уходило.
Я особо не огорчился. Вернулся в район, доложил Шутову, что Сколоту уговорить не удалось.
– Ладно, – махнул беспалой рукой Шутов, – сам поговорю.
Как он говорил, не знаю (скорее всего, угрожал тюрьмой, а статью Уголовного кодекса для любого предсельсовета подобрать было нетрудно), но из поездки в Октябрьское Шутов вернулся с нужным заявлением от Сколоты.
На место Сколоты было решено поставить уволенного в запас подполковника КГБ. Тогда многие сельсоветы возглавили выходцы из органов, наверное, это для них была почетная ссылка, как посольские должности для более высоких чиновников. Выбирать неизвестного местному люду человека председателем
