будем», — горделиво и радостно улыбнулся лейтенант и тут же решил попросить Головизнина доложить к вечеру о личном составе миноносца, чтобы разобраться в каждом отдельном матросе, попытаться представить себе сильные и слабые стороны каждого. Эта мысль взволновала Сергеева. Он хорошо понимал, как важно для командира с первых же шагов взять правильный тон, установить контакт с экипажем, заставить поверить в свои силы и опыт, в свое знание морского военного дела.
«Конечно, с первых же дней надо будет не только связаться, но и слиться с матросами, увлечь их, вызвать в сердце готовность на любой подвиг, — думал он возбужденно. — При постоянной заботе о людях, об их питании, обмундировании и отдыхе нельзя, однако, ни в чем допускать ослабления дисциплины, которая должна быть разумной и крепкой. Привычка к дисциплине — первый признак военной зрелости и культуры, а у моряков она включает в себя и гордость своим кораблем. Нельзя идти по стопам Кузьмина- Караваева».
Четверть пятого весь новый офицерский состав «Стерегущего» уже сидел за обеденным столом в ресторане «Саратов».
— Вот уж не думал, что в Артуре так чудесно кормят! — сказал Сергеев, накладывая себе на тарелку вторую порцию осетрины по-русски.
— Хозяин «Саратова» волжанин, повар с волжских пароходов. Рыбные блюда ему особенно удаются, — степенно отозвался Головизнин. — А рыба здесь нежная, сочная. В знающих руках это пища богов.
Офицеры чокнулись, поздравили друг друга с неожиданным назначением на «Стерегущий», пожелали счастливых плаваний.
В Порт-Артур Сергеев прибыл уже знающим, зрелым моряком, успевшим накопить солидный опыт в Балтийском и Черном морях. Понимая, что здесь, в Желтом море, плавание будет много труднее и опаснее, он принимал «Стерегущего» придирчиво, особенно машинное отделение.
Анастасов оказался на высоте. Командир видел, что инженер-механик прекрасно знает корабельные механизмы, верит в них и умеет с ними обращаться. Его замечания были коротки, деловиты, исчерпывающи.
Обходя миноносец, Сергеев хмурился. Все сложное хозяйство «Стерегущего» его не радовало: миноносец был грязен, запущен. От шедшего рядом Кузьмина-Караваева разило водкой, он много болтал и смеялся.
Анастасов первый заметил и обратил внимание своего командира на погнутый нос корабля.
Кузьмин-Караваев принялся объяснять, что несчастье произошло в ту же злополучную ночь 26 января, когда «Стерегущий», входя на рейд, черкнул тараном по борту какой-то портовый катер, возившийся с «Ретвизаном». От столкновения таран сильно погнулся вправо.
— Впрочем, я полагаю, — закончил бывший командир «Стерегущего», — что большого влияния на ход это иметь не будет. — И он вопросительно посмотрел на Анастасова.
Болея душой за миноносец, тот промолчал, резко подернув плечами, но с озлоблением подумал: «Испоганил, пьянчуга, корабль. Создавать что-нибудь — так „не можу“, а ломать — так мастак».
Окончив официальную часть сдачи, Кузьмин-Караваев пригласил всех к себе вниз, где в маленьком, тесном помещении, носившем громкое название кают-компании, жили офицеры.
Потолок, обитый белой клеенкой, можно было достать рукой; четыре койки, скрытые занавесками, заменяли при надобности диваны. Освещение кают-компании было скудное: круглые иллюминаторы диаметром вершка в три; главным источником света служил палубный люк.
— Каюта без уюта, — негромко сострил Кудревич.
— Представляю себе, что делается тут во время качки, когда все кругом герметически закрыто. Какой тут должен быть воздух, — хмурясь, произнес Сергеев.
— И не говорите, — охотно отозвался Кузьмин-Караваев, улавливая на лице Сергеева выражение брезгливости. — Не умеет Невский завод миноносцы строить. Посадить вот в эту каюту во время шторма заводских заправил Альберта да Гиппиуса и запереть часов на двенадцать, живо бы научились строить. А то смотрите, пожалуйста, офицерам на миноносце жить негде. Спать и то должны почти на виду, — ткнул он рукою на занавески, скрывавшие койки.
Явно довольный, что он расстается с таким кораблем, Кузьмин-Караваев предложил распить бутылку шампанского.
Пока вестовые хлопотали с фужерами и бутылкой, Кудревич поставил в стойку привезенные им винчестеры, — личное офицерское оружие, — уложил в настенный шкаф пачки патронов.
— Готово! — торжественно объявил он. — Винтовочки у моей койки стоять будут. Пускай теперь «Миказа» покажется. Живо его продырявлю.
— В час добрый, мичман, — торжественно поднял свой бокал Кузьмин-Караваев.
Прибежавший сигнальщик торопливо доложил о прибытии новой команды. Офицеры вышли принимать ее.
Стоявшая на набережной команда была весела, оживленна. Уже по первому взгляду на нее Сергеев сразу почувствовал, что экипаж ему дали хороший, люди, как видно, подобрались в нем разбитные, смелые и находчивые, и офицерам сжиться с ними будет нетрудно. Приняв от офицера, приведшего команду, поименные списки, Головизнин начал пропускать на «Стерегущий» людей, делая перекличку. Когда все сорок восемь человек прошли по трапу и распределились по местам, старший офицер вернулся в кают- компанию и занялся статистикой. Он любил размышлять над предсказаниями цифр. Его влекли к себе обобщения, аналогии, выводы. Когда он читал величавые сводки цифр народонаселения, территорий, народных богатств, то ощущал в себе порой умиление, порой задумчивость и сомнения. Все это давало ему познание бытия, намечало перспективы действий, расширяло кругозор мышления.
Сейчас ему хотелось обобщить поступившие сведения о матросах, узнать, из каких мест России явились они на миноносец. Это не было праздным любопытством: статистическая сводка должна была приобщить его к жизни этих людей.
Приготовив все для работы, Головизнин тщательно разлиновал листы бумаги, тонкими двойными чертами наметил рубрики, в которых должен был разместиться экипаж «Стерегущего».
Он слышал, как за бортом плескалась вода, как по палубе наверху двигались люди, но постепенно так увлекся своей статистикой, что уже не отвлекался ничем, пока не закончил работы и не отодвинул от себя разлинованные листы.
К этому времени в кают-компании собрались все офицеры.
— Ну, как наш ноев ковчег? — добродушно засмеялся командир.
Головизнин почувствовал в тоне голоса расположение к себе. Это порадовало его. Сдержанный и немногословный, Сергеев был тем образцом офицера, которому он хотел подражать.
— Списки готовы, — протянул он командиру свою статистику. — Двадцать пять губерний России прислали на «Стерегущий» своих представителей. Новгородские ушкуйники, победители шведа — полтавцы, сибиряки-ермаки… Есть кому защищать отчизну.
Поименный список пошел по рукам.
Зоркие глаза инженер-механика уже разглядели в списке матросов знакомые еще по «Петропавловску» фамилии: машинного содержателя Алексеева, замечательного слесаря кочегара Батманова и глазастого сигнальщика Леонтия Иванова. После его одобрительной реплики по адресу этих людей Кудревич, в свою очередь, сообщил, что Гаврилюк с «Боярина» имеет не то пять, не то шесть значков «за отличную стрельбу», и, между прочим, отлично мечет ножи по любой цели, даже корабельных крыс бьет напополам.
Сергеев в хозяине трюмного отсека Булдакове тоже признал своего знакомца по плаванию на крейсере первого ранга «Память Азова».
— Если это тот самый Булдаков, — задумчиво сказал командир, — из которого мой друг Владимир Дмитриевич Менделеев лет десять назад хотел сделать стоящего человека, рад буду повидаться. В общем, мне кажется, команда собралась приличная. Будем поддерживать с нею дружбу.
— Позвольте доложить, — привстал со своего места старший офицер, — что в отношении Лемешко и минного машиниста Тонкого присланы сомнения со стороны жандармского управления по поводу политической благонадежности. Предложением начальника жандармского управления Квантунской области
