удовольствия можно извлечь из изложения Sulphur его бесполезных гипотетических диагнозов относительно его печени, почек или ферментов; его толкование просто не может удержать внимание слушателя (а также большая часть того, что он говорит, не соответствует гомеопатическим понятиям). Что бы ни было причиной приписываемой им недостаточности или причиной дисбаланса эндокринной системы, какие бы химические изменения не происходили в его желудке из-за дисфункции метаболизма, уже через две минуты такого разглагольствования врач сразу узнает картину Sulphur, а это, в конечном счете, именно то, что имеет значение!
Следовательно, когда бы ни возникало у врача желание закричать пациенту: «Перестаньте рассказывать мне столько о вещах, о которых я не хочу знать!» или «Избавьте меня, я вас прошу, от этих ученых объяснений!», он должен подумать о том, чтобы прописать пациенту Sulphur.
Часто при повторном посещении врача такой пациент меняется, и его объяснения уже не звучат как текст из медицинского учебника, позволяя врачу задавать вопросы по-своему, его разговор становится более тактичным. Неоднократно врачи признавались после такого повторного визита: «Я бы никогда этому не поверил! Когда в прошлый раз он перечислял свои симптомы, это звучало как чтение еженедельного расписания поездов между Вашингтоном и Нью-Йорком — в них не было жизни, одни только факты. А теперь в том, что он говорит, звучат человеческие чувства и интерес!» Вообще, в рассказе Sulphur часто не хватает красок человечности, указывающих на то, что чрезмерное развитие интеллекта у такой личности идёт за счет нехватки эмоций.
Нехватка чувствительности у Sulphur изображена, карикатурно в одном из коротких рассказов Снупи: «Моя любовь к тебе, — говорит он своей возлюбленной, — так высока, как Эверест, который поднимается на высоту 32000 футов. Моя любовь к тебе глубже, чем Марианская впадина, глубина которой составляет 12000 футов. Моя любовь к тебе шире, чем сибирские степи, которые протянулись в ширину на 3000 миль.» На последнем рисунке видим Снупи, который комментирует с разочарованным взглядом: «По сути, герой — совершенная зануда».
При возможности Arsenicum album так же долго рассказывает о своём заболевании, приводя шаг за шагом отчет об истории своего заболевания и его природе с множеством научных подробностей, как и Sulphur. По манере рассказывать о своей болезни эти два средства часто перекрывают одно другое, особенно у мужчин. Оба любят рассказывать со всеми подробностями то, что они прочитали о своей собственной болезни (а они обычно читают очень много), и то, что им сказали или не сказали те многочисленные доктора, у которых они консультировались, а также о всех лечениях и лекарствах, принятых ими. Но Sulphur, если можно так выразиться, — это «педантичный Arsenicum album», а Arsenicum album — это «более назойливый Sulphur». На физическом уровне Sulphur и Arsenicum album прекрасно дополняют друг друга и могут применяться, взаимозаменяя друг друга, при многих заболеваниях (см. «Лекции» Кента и Борланда).
Как педантичность, значимость и утомительность зачастую характеризуют манеру изложения мыслей Sulphur, так в то же время характеризует её и широта взглядов. Многие из самых глубоких и разносторонних умов мира были Sulphur, и они создали ученые труды мирового значения и уровня. Исходя логически из того, что одна умная мысль или представление могут определять или контролировать все человеческие знания, сильный интеллект использует энциклопедический подход к организации знаний, овладению широкими теоретическими познаниями и внедрению их во всеохватные системы таким образом, каким мало какой конституциональный тип даже пытается помыслить.
Массивы кратко изложенных фактов и исчерпывающие к ним комментарии, такие как в Талмуде, принадлежат Sulphur как по понятиям, так и по стилю изложения, как мы помним; и Фома Аквинский, чья Сумма Теологика внесла порядок в мысли и придала нравственное направление в прежде хаотичную область теологических размышлений, является ярким примером работы этого типа интеллекта. Методическое придание интеллектуального направления моральным и эмоциональным вопросам веры и спасения, классификация относительно того, где кто находится в глазах Господа, и каков порядок мира являются классической антитезой изображению апокалипсической природы милосердия и веры, сделанному св. Августином (который был Lachesis) в его «Признаниях». «Капитал» Карла Маркса, который так глубоко повлиял на ход истории и который, однако, так редко читается полностью до конца (поскольку является слишком квинтэссенцией описаний Sulphur для обычного восприятия), — это ещё одна работа, типичная для Sulphur.
Автор и ученый восемнадцатого столетия Самюэль Джонсон представляет собой самую наглядную картину (почти карикатуру) представителя данного конституционального типа. Это был физически крупный, с красным лицом, потеющий, «вонючий, как хорек», человек с грязной золотушной кожей и немытыми, нечесанными волосами, такими же непокорными, как и его необычный характер. Он любил поесть, ел жадно и имел ужасные манеры за столом (зачастую запихивая огромные количества пищи себе в рот прямо двумя руками) Он любил спорить, держал себя с чувством собственного превосходства, был чрезмерно самоуверен, временами до оскорбительной степени.
Он был женат на глупой, вульгарной, непривлекательной и пустой женщине, которую считал самым красивым и очаровательным существом в мире. И в то время, как этот факт приводил в сильное замешательство его современников и биографов, с гомеопатической точки зрения это объясняется склонностью Sulphur «видеть красивым то, что красивым не является» по той простой причине, что он воспринимает красивым всё, чем владеет.
Он был учёным с выдающимися талантами, имел репутацию человека, который «прочёл больше книг, чем кто-либо из живущих на земле людей» (Адам Смит), и был плодовитым автором во многих жанрах: поэзии, биографиях, эссе, молитвах, медитациях, описаниях путешествий, коротких рассказах, афоризмах и других литературных произведениях. Он был также блестящим рассказчиком (его устные рассказы впоследствии записаны Восуэллом). В своё время он приобрел наибольшую известность как лексикограф и составитель большого «Словаря» (собирание, классификация и этимологическое толкование слов — это занятие, глубоко родственное для натуры Sulphur), его описания и дидактические изречения демонстрируют чётко выраженные нравоучительные, почти помпезные черты Sulphur («Если человек, проживая жизнь, не приобретает новых знакомых, то вскоре увидит себя одиноким; человек, сударь, должен постоянно поддерживать в хорошем состоянии свои знакомства», «Допустить, чтобы дружба умирала в пренебрежении и молчании, это, безусловно, неразумно. Это добровольный отказ от одного из самых больших удовольствий в нашем печальном существовании»). У него также был выражен «мужской шовинизм» в высокой степени, который является неотъемлемой частью конституции Sulphur у многих мужчин («Мужчине в основном больше нравится, когда у него на столе хороший обед, чем когда жена несёт всякую глупость») и который не слишком-то изменился в течение последних столетий.
По способности понимания теоретических положений и тяге к построению систем представители Sulphur не ограничиваются только философами и теологами. Себастьян Бах, который кроме практически сверхчеловеческой производительности в создании музыкальных произведений сам систематизировал принципы функциональной гармонии и разработал шкалу темпирования для клавишных инструментов, был в значительной степени представителем Sulphur.
Однако для наших целей наилучшей иллюстрацией Sulphur может служить Самюэль Ганеман собственной персоной. При его взрывном характере, который толкал его к противоречиям, и с его умом, постоянно с большой смелостью толкующим провокационные и спорные медицинские представления, он обладал также феноменальной памятью, проявляя великолепные знания ещё не менее, чем на пяти языках, кроме своего родного немецкого (французский, итальянский, английский, латинский и греческий), и если доверять легендам, которые сложились вокруг него, то он был компетентен ещё в нескольких языках. Ещё когда ему было 17 лет, в начале его профессиональной жизни, гонимый из города в город врачами и фармацевтами, он поддерживал свою большую семью тем, что по ночам делал медицинские переводы. Его знания были обширны, а ученость выдающейся в нескольких областях. Он был ведущим химиком своего времени и считался второстепенным автором в создании истории этой науки; возможно, он стал бы одним из известнейших ученых в химии во всем мире, если бы не выбрал гомеопатию. Стиль его письма на немецком языке можно сравнить со стилем Лютера и другими, кто сыграл заметную роль в историческом развитии этого языка. В соответствии с дошедшими до нас сведениями, Ганеман был способен соединять свою практическую работу с обширными литературными работами благодаря тому, что в течение продолжительного периода своей жизни он спал только каждую вторую ночь.
