Я сидела прямо напротив входа. Вскоре дверь открылась, и из палаты вышел красивый молодой лорд в сопровождении спутников. Его золотые волосы украшал берет, унизанный драгоценными камнями. Лицо лорда было точеным, но показалось мне слишком женственным и непривлекательным. Когда он проходил мимо, воцарилось почтительное молчание, нарушавшееся только шелестим ткани; все вставали и кланялись.
– Кто это был, сэр? – шепотом спросила я гонца из Анжу.
– Граф Уилтшир, мадам, – ответил он. А потом, поняв, что я при дворе новенькая и нуждаюсь в объяснениях, добавил: – Джеймс Батлер, граф Уилтшир-и-Ормонд.
Я поблагодарила его улыбкой. Мне уже приходилось слышать об этом графе, когда мы останавливались на постоялом дворе по пути в Вестминстер. Уилтшира называли одним из возможных отцов сына королевы. Дверь палаты оставалась открытой; воспользовавшись этим, я посмотрела на королеву. Молодая, красивая, сверкавшая самоцветами Маргарита Анжуйская сидела на троне и беседовала с пышно одетым красивым светловолосым лордом в плаще с меховой оторочкой, стоявшим рядом с ней на возвышении. Судя по его непринужденной позе И взгляду, которым на него смотрела Маргарита, этих двоих людей связывали очень близкие отношения.
– Сэр, а кто этот лорд, который стоит рядом с королевой?
– Это, мадам, Генри Бофор, герцог Сомерсет, – с глубоким почтением ответил он.
Я благодарно кивнула ему. Других объяснений не требовалось; даже я знала, что двадцатитрехлетний Сомерсет, унаследовавший титул после смерти своего отца Эдмунда, был самым могущественным лордом страны… и ее некоронованным королем. Его покойный отец Эдмунд Сомерсет устроил брак Маргариты с королем Генрихом. В благодарность она обласкала его – как гласили слухи, и в постели тоже.
Судя по всему, эта благодарность распространялись и на его сына, потому что Генри всегда был рядом с Маргаритой, и она считалась с его желаниями куда лучше, чем с желаниями короля Генриха. Согласно придворным сплетням, однажды король Генрих, недавно оправившийся от приступа безумия, увидел на колу туловище изменника и спросил, что это такое. Когда ему сообщили, что это часть человеческого тела, он пришел в ужас, приказал снять туловище и похоронить его по-христиански. Разумеется, четвертования продолжились. Король Генрих так и не узнал, что на его приказ не обратили внимания, потому что скоро снова потерял рассудок. Все смеялись над этой байкой, но никто не дерзал смеяться над Сомерсетом – разве что тайно.
– Держу пари, что сына королеве сделал Сомерсет, – ехидно говорил кто-то за стеной харчевни; не приходилось сомневаться, что язык ему развязало вино. – А кто это был, Эдмунд или Генри, отец или сын, теперь без разницы.
Долго ждать мне не пришлось. Мое имя назвали сразу после того, как в покои прошел гонец из Анжу, доставивший королеве послание от ее отца, любимого многими короля-поэта, прозванного Рене Добрым.
С подгибающимися коленями и колотящимся сердцем я шла по длинному проходу к возвышению, чувствуя на себе взгляд королевы, питаясь не замечать хмурых лиц клириков, сидевших на скамьях по обе стороны трона, и кучек придворных, раздевавших меня взглядами и перешептывавшихся, прикрывая рот рукой. Потом я вспомнила совет Урсулы, широко улыбнулась, вздернула подбородок, сделала глубокий вдох и расправила плечи. Дорога до трона перестала казаться мне бесконечной. Вскоре я до него добралась и сделала такой низкий реверанс, что моя голова утонула в серебристых складках платья.
– Ты можешь встать, – сказала Маргарита Анжуйская с гортанным акцентом, характерным для ее родины.
Королева была мала ростом, но вблизи казалась не менее грозной. Ее драгоценные камни ослепляли; в устремленных на меня глазах, зеленых, как анжуйские груши, читалось предупреждение. Золотой обруч с рубинами украшал ее платиновые волосы, заплетенные в косы и скрепленные с двух сторон жемчужными сетками. Ее лицо было маленьким и широким, а подбородок – слишком квадратным для женщины. И все же она сошла бы за красавицу, если бы не была рябой; Маргарита заболела оспой по пути в Англию, когда была пятнадцатилетней принцессой, моей ровесницей. Увидев, что ее суровый взгляд слегка смягчился, я рискнула улыбнуться еще раз. Тут раздался смех, и я посмотрела на Сомерсета.
– Из-за нее на торгах начнется война, моя королева.
Маргарита Анжуйская улыбнулась:
– Вы правы, Анри. Она хорошо пополнит королевскую казну, в этом я не сомневаюсь.
Они говорили обо мне так, словно были парой мясников, покупавших корову и собиравшихся забить ее на ужин. Моя улыбка угасла, и я опустила взгляд, чтобы скрыть гнев. Сомерсет вызвал мою ненависть с первого взгляда.
Видимо, поняв свою невежливость, Маргарита Анжуйская слегка подалась вперед и сказала:
– Дитя мое, в тебе есть французская кровь? Этот вопрос застал меня врасплох.
– Насколько я знаю, нет, моя государыня.
– Дорогая, но ведь ты вылитая француженка. Правда, мсье Брезе?
Я повернулась к лорду, имя которого она назвала. То был великий французский флотоводец Пьер де Врезе, сенешаль Нормандии, которого сестра Мадлен гордостью показала мне на одном из обедов. Он стоил справа от меня, рядом с возвышением, облаченный в меха, самоцветы и бархат по французской моде. Я сделала реверанс, и он ответил мне чарующей улыбкой.
– Вы могли бы быть родом из любимого Анжу ее величества, ибо только в Анжу рождаются самые красивые женщины на свете, – элегантно поклонившись, сказал он.
Я благодарно наклонила голову. По слухам, Врезе Роже был любовником Маргариты; это подтверждал обожающий взгляд, которого он не сводил с королевы.
–
Я вспыхнула.
– Да, моя королева. Только… только…
Она хладнокровно ждала продолжения. Ко мне вернулся дар речи.
– Только я хотела бы сама выбрать себе мужа.
Ее брови взлетели вверх. Королева обменялась взглядом с Сомерсетом и снова посмотрела на меня.
– Закон на твоей стороне. Тебя можно выдать замуж только с твоего согласия. – Наступила пауза. – О чем еще ты хочешь меня попросить?
– Моя королева, мне хотелось бы, чтобы моей камеристкой стала Урсула Мэлори, дочь вашего преданного слуги сэра Томаса Мэлори.
Королева откинулась на спинку трона, и Сомерсет что-то прошептал ей по-французски. Она ответила ему, а потом повернулась ко мне:
– Сестра Мадлен говорила мне о твоем желании. Похоже, преданность нам Мэлори не так велика, как ты думаешь, но я дам согласие. При одном условии. – Она знаком велела мне подойти ближе. Когда я подчинилась, она наклонилась ко мне и прошептала:
– Ты будешь сообщать мне обо всех его необычных поступках. Времена сейчас трудные…
Так вот что такое королевский двор! Гнездо шпионов, интригующих друг против друга под личиной дружбы.
– Да, моя государыня, – пробормотала я.
Маргарита Анжуйская жестом показала, что аудиенция окончена. Я снова сделала реверанс и прошла сквозь строй насмешливых взглядов придворных и кислых взглядов клириков. Когда я добралась до приемной, часовой распахнул передо мной дверь. Чувствуя себя так, словно с моих плеч свалилось тяжелое бремя, я вихрем промчалась через приемную, чтобы поделиться с Урсулой хорошими новостями. В коридоре кто-то окликнул меня, но я торопилась в сад. Проскочив в дверь, я начала спускаться по узкой винтовой лестнице башни. Но не успела я сделать по двору и трех шагов, как меня окликнули снова. На этот раз я обернулась.
