толпой откатывается в сторону Платерии, и потому останавливается на площади Эррадорес вместе с еще несколькими горожанами, как и он убежавшими от стен дворца. Здесь же и шоколадник Луэко со своими приятелями, и еще один маленький отряд под командой седобородого человека с древней, сильно заржавевшей шпагой в руке, и трое юнцов, вооруженных короткими копьями с плоскими широкими наконечниками — старинному оружию этому уже больше ста лет, а раздобыли они его, по их словам, в лавке старьевщика. Две женщины выносят им воды, расспрашивают, что происходит, а из окон сверху молча смотрят, не вмешиваясь, другие жильцы этого дома. Молина, терзаемый жестокой жаждой, делает глоток, передает кувшин дальше.
— Эх, нам бы ружья! — сетует седобородый.
— Да, верные ваши слова, — поддерживает его кто-то. — Другой был бы коленкор…
В этот миг на слесаря Молина нисходит озарение — зарницей внезапно вспыхивает в мозгу воспоминание о том, как, сопровождая молодого короля Фердинанда VII в парк Монтелеон, он видел там пушки и ряды в порядке расставленных в своих гнездах ружей. И, звучно хлопнув себя по лбу, он кричит:
— Ах я тупица!
Прочие смотрят на него с удивлением. И тогда он объясняет: в артиллерийском парке есть оружие, есть заряды к нему, есть порох. Разжиться всем этим — и мадридцы смогут поговорить с французами по- мужски, на равных, как должно, это не то что безоружных на улицах картечью крошить.
— Око за око, — свирепо добавляет он под занавес.
Излагая свой замысел, Молина видит, как оживляются лица стоящих вокруг, как в потухших усталых глазах загораются жажда мести и надежда. И вот, воздев свою суковатую палицу, которой прикончил французского солдата, он решительно направляется к улице Илерас.
— Кто хочет драться взаправду — давай за мной! А вы, милые сеньоры, говорите всем, кого ни увидите: в Монтелеоне есть оружие!
3
В парке Монтелеон лейтенант Рафаль де Аранго с несказанным облегчением видит, как, протиснувшись в створку чуть приоткрывшихся ворот, спокойно направляется к нему капитан Луис Даоис.
— Ну что у нас тут? — осведомляется с полнейшим хладнокровием новоприбывший. — Доложите обстановку.
Аранго, едва сдерживаясь, чтобы не броситься в нарушение устава ему на шею, докладывает и без утайки выкладывает все, включая и свой приказ вставить кремни в ружейные замки и припасти хоть по несколько зарядов на ружье. Даоис принятые им меры одобряет.
— Это, конечно, попахивает контрабандой, — бегло улыбнувшись, говорит он. — Но ежели что, мы будем не с пустыми руками.
Положение довольно затруднительное, продолжает лейтенант, французский капитан и его люди с каждой минутой беспокоятся все сильней, а толпа за воротами становится все гуще и злее. Пока в центре города гремит пальба, новые и новые потоки разгоряченных мадридцев, среди которых немало женщин, пребывающих в крайне возбужденном состоянии духа, стекаются к Монтелеону с окрестных улиц, присоединяются к тем, кто уже барабанит в ворота, требуя оружия. Судя по докладам капрала Алонсо, который по-прежнему несет караул у входа, и сообщениям оружейного мастера Хуана Пардо, который живет как раз напротив и снует вперед-назад, принося вести с улицы, ситуация накаляется с каждой минутой. Да и сам Даоис, пока шел сюда по распоряжению полковника Наварро Фалькона, видел достаточно, чтобы это подтвердить.
— Ну да, — продолжает он все так же спокойно, — так оно и есть. Все же я полагаю, мы сумеем совладать… Как ваши люди?
— Очень встревожены, однако дисциплину помнят. — Аранго понижает голос. — Теперь, когда вы здесь, они будут чувствовать себя уверенней. Кое-кто из них говорил мне, что, если придется подраться, я могу на них рассчитывать.
Даоис улыбается еще безмятежней:
— До этого не дойдет. Мне как раз приказано следить, чтобы никаких столкновений и чтобы ни один артиллерист не покидал расположение.
— А насчет того, чтобы раздать оружие?..
— Об этом и речи нет. Это было бы просто безумием — толпа и так кипит… Ну а что французы?
Аранго незаметно показывает на середину двора, где французский капитан и его субалтерны весьма озабоченно смотрят на двоих испанских офицеров. Остальные — кроме тех, кто отправлен охранять ворота, — по-прежнему стоят «вольно» шагах в двадцати отсюда. Кое-кто присел на землю.
— Их капитан держался поначалу очень спесиво, но теперь, когда такая прорва народу собралась, — помягчел. Волнуется. Сейчас он, похоже, всерьез напуган.
— Пойду поговорю с ним. Напуганный и взволнованный человек может выкинуть невесть какой фортель.
В этот миг капрал Алонсо сообщает, что разрешения войти просят три артиллерийских офицера. Даоис, вроде бы не выказывая удивления, приказывает пропустить их, и вскоре во дворе, одетые по всей форме и с саблями на боку, появляются капитан Хуан Консуль и два лейтенанта — Габриэль де Торрес и Фелипе Карпенья. Они приветствуют Даоиса с такими многозначительно-серьезными лицами, что у Аранго создается впечатление, будто все трое уже виделись с ним сегодня утром. Хуан Консуль, как всем известно, состоит с Даоисом в теснейшей дружбе, и его имя, равно как имя капитана Веларде и еще нескольких лиц, чаще других упоминается в передаваемых из уст в уста толках о заговоре. Кроме того, он один из тех, кто вчера в гостинице Хениэйеса вызвал французских офицеров на дуэль — правда, так и не состоявшуюся.
«Здесь заваривается какая-то каша», — думает юный лейтенант.
Половина одиннадцатого. В одном из кабинетов Главного штаба артиллерии, помещающегося в доме № 68 по улице Сан-Бернардо, полковник Наварро Фалькон ведет спор с капитаном Педро Веларде, который сидит за письменным столом напротив своего непосредственного начальника. Капитан явился к нему, требуя разрешения немедленно отправиться в парк Монтелеон, и был до того возбужден, разгорячен и взволнован, что забыл все правила воинской вежливости. Полковник, который искренне ценит Веларде, отказал наотрез — мягко, ласково, но непреклонно:
— Там справится Даоис, а вы мне нужны здесь.
— Надо выступить, господин полковник! Ничего другого не остается! Даоис должен будет сделать это, а мы — вслед за ним!..
— Я вас очень прошу, во-первых, не говорить глупостей, а во-вторых, успокоиться.
— «Успокоиться»? Вы что, не слышите?! Там расстреливают людей картечью!
Я исполняю приказ, извольте и вы делать то же самое. Наварро Фалькон начинает терять терпение. — И не осложнять и без того запутанное дело! Ограничьтесь тем, что вам предписывает ваш долг.
— Мой долг призывает меня туда, на улицы!
— Ваш долг — повиноваться моим приказаниям. И все на этом!
Полковник, только что стукнувший кулаком по столу, жалеет, что все же не сумел сдержаться. Он старый солдат, сражавшийся и в бразильской Санта-Катарине, и на Рио-де-ла-Плата, в колонии Сакраменто, прошедший и осаду Гибралтара, и всю войну с Францией — тогда еще республиканской. И сейчас он с беспокойством оглядывается на письмоводителя Мануэля Альмиру и всех, кто из смежной комнаты невольно слышит этот разговор на повышенных тонах, а потом вновь переводит взгляд на Веларде, а тот сидит насупленный, чертит гусиным пером какие-то каракули и завитушки на разложенных перед ним листах. Полковник встает и кладет на стол капитана подписанный военным губернатором Мадрида генералом де ла
