- Вот это? Вокруг? Выставка? Это вы называете выставкой? Ну, знаете...
- А что такое?
- Ничего, ничего... Не стану спорить... Конечно... Может быть, это и выставка... Но только не так, как я себе представлял, молодой человек, эту выставку!
- Вы меня удивляете. Ведь налицо имеются павильоны и экспонаты. Не станете же вы отрицать...
- Бога ради, я ничего не отрицаю! Нечто вроде павильонов я действительно вижу, но есть ли в вышеупомянутых павильонах экспонаты? Это ба-а-льшой вопрос!
- Как вопрос? Позвольте! Мы можем войти в любой павильон. Прошу убедиться. Вот вам и экспонаты.
- Где?
- Да вот же. Стоят. Видите?
- Не вижу. Лошадей действительно вижу, а экспонатов не вижу.
- Так это же и есть экспонаты.
- Лошади? Экспонаты?
- Да, экспонаты.
- Может быть... может быть... У каждого свой взгляд на вещи. По-вашему, пожалуй, этот автомобиль тоже экспонат?
- Экспонат.
- Ах, так... Ну конечно... В таком случае... Не смею сомневаться. Но только не так я представлял себе эту хваленую выставку! Что ж, по-вашему, этот человек с сигарой тоже экспонат?
- Нет, он не экспонат. Он экспонент.
- Ах, простите, простите! Экспонент. Не стану спорить. Значит, автомобиль - экспонат, а господин - экспонент?
- Да.
- Так, так... Выставка, значит? А не будете ли вы добры мне объяснить, что же это у вас здесь натыкано?
- Это показательный огород. Картофель, помидоры.
- Ага! Это, значит, как же - экспонаты или экспоненты?
- Экспонаты.
- И картофель - экспонат, и помидоры - экспонаты? Превосходно! О-ча-ро-ва-тельная выставка! Бла- го-дарю, не ожидал...
- Подождите. Куда же вы уходите? Вы еще не видали и сотой части. Я сейчас вам покажу лесной павильон, мелиорационную систему, показательный колхо... Подождите. Не уходите... Ушел, проклятый!
И напрасно вы будете его удерживать. Скептик непоколебим. Все равно он будет вечером пить чай у знакомой старой генеральши и говорить:
- Понимаете, Глафира Петровна, такое большевики устроили... такое... Построили павильоны. Понаставили лошадей, автомобилей. Понатыкали какие-то подозрительные овощи. Гуляют иностранцы. 'Это, говорят, экспоненты, а то, извольте видеть, экспонаты'. Прррродают билеты! И уверяют, что это все Всероссийская сельскохозяйственная выставка! И чего только Европа смотрит? Не понимаю... Ужас-с!
1923
НЕИСПРАВИМЫЙ
- Ну-с, что вы скажете теперь, милостивый государь? - весело воскликнул я, врываясь в затхлый кабинет Тупягина.
- А что такое? - кисло поморщился Тупягин, поджав тонкие лиловые губы.
Я выдержал блестящую паузу и, заранее предвкушая эффектное изумление Тупягина, небрежно бросил:
- Звонкая монета. Выпущена Советским правительством.
- Ерунда! - сказал Тупягин.
- Но сегодняшний номер газеты... На первой странице...
Я ткнул Тупягину газету. Тупягин лениво скользнул глазом по очерченному синим карандашом месту и сказал:
- Брешут! Очки втирают! Погубили Россию, а теперь баки забивают.
- Это кто Россию погубил?
- Большевики ваши погубили. Чувствуют, что их песенка спета, и морочат доверчивых людей. Могу вас уверить, что не пройдет каких-нибудь двух недель, как все ваши совнаркомы полетят кувырком вместе с вашей мифической звонкой монетой!
- Тупягин... Ха-ха... Вы меня просто удивляете! Ведь совершенно то же самое вы утверждали два года назад.
- Я своих мнений не меняю-с! Тогда утверждал и теперь утверждаю. Ваша звонкая монета - брехня.
- Ах, так! А это, по-вашему, тоже брехня?! - воскликнул я, вынимая из кармана новенький двугривенный.
Тупягин вскользь посмотрел на двугривенный, сиявший в моих пальцах, и пожал плечами.
- Обыкновенный николаевский двугривенный... Награбленный большевиками из Монетного двора в семнадцатом году...
- Да, Тупягин, видите: вместо орла - ненавистные вам серп и молот и надпись: 'Пролетарии всех стран, соединяйтесь'.
- Ерунда! Приклеили!
Я заскрежетал зубами.
- Слушайте, вы, Тупягин! Видите: пятирублевая ассигнация? - Я вытащил из кармана казначейский билет. - Посмотрите на него внимательно. Сейчас мы с вами пойдем в любой магазин, купим четвертку табаку, и я на ваших глазах получу сдачу се-ре-бром!
- Чепуха! Никакой нормальный человек не разменяет вам эту подозрительную советскую бумажку на серебро.
Я почувствовал, что ком подкатил к моему горлу. Я собрал всю свою силу воли и процедил сквозь зубы:
- Тупягин... Какие же деньги в таком случае вы признаете?
- Ро-ма-нов-ски-е! - скрипнул Тупягин. - Ни-ко-ла-ев-ски-е! Это настоящие деньги. Без всяких фиглей-миглей.
- Ах, так, дорогой товарищ Тупягин? - сказал я, ласково улыбаясь. Очень приятно. А скажите, пожалуйста, что это у вас такое висит в простенке между этими двумя многоуважаемыми окнами?
- Зеркало, - с удивлением сказал Тупягин.
- Зеркало. Но оно мне не нравится.
Непосредственно за этим я взял с письменного стола какую-то бронзовую собаку и бросил ее в зеркало. Осколки брызнули во все стороны. Тупягин окаменел.
- Кроме того, мне не нравится цвет ваших обоев. Но мы это сейчас исправим.
Я взял со стола большую бутылку чернил, и не прошло двух минут, как обои приобрели очень оригинальную и живописную окраску. Затем я выпустил из перины пух, наскоро вспорол перочинным ножом бархатный турецкий диван, сунул в него жалкие остатки стенных часов, выдавил тюбик синдетикона в ночные туфли хозяина и затопил камин обломками какого-то мореного дуба.
- Надеюсь, - ласково сказал я, - что вы не доведете дело до народного суда? Я понимаю, если б это был еще окружной суд, но стоит ли мараться об этот паршивый большевистский судишко! Не правда ли,
