магическими способностями обладает, с тобой тогда там были.
— Знаю, знаю.
Стивр был ошеломлен, он подходил к девушке медленно, шажок за шажком, и в глаза ей смотрел, словно она была каким-то зверем. Знаешь ведь, что отвернешься хоть на миг, тут-то он на тебя и бросится.
Девушка молчала. Стивр заметил, что у нее стучат зубы и чуть дергаются веки.
— Мы не враги тебе, — сказал Стивр, вытягивая вперед ладони и показывая, что у него нет никакого оружия, — мы сами с инквизиторами не в ладах. Я Стивр Галлесский. Может, слышала? — Он запнулся, вспомнив о своем измененном лице.
— Да, — тихо, едва слышно прошептала девушка. — Я тебя узнала. Двое из наших были с тобой в ущелье, прикрывали тебе спину, но ты этого так и не заметил.
«Ну да, она ведь видит меня настоящего. Что ей мое заклинание?»
Стивр вспомнил наемника, который спас его в ущелье, он пришел с ним потом в столицу, а там их дороги разошлись. Как там его звали? Дориан Хо, кажется. Может, это он и был?
— Я заметил.
Девушка покачнулась, глаза ее стали закатываться, остались только белки, а потом она начала оседать, колени ее подкосились, точно ее подрубили… Но Стивр не дал ей упасть, подхватил под руки. Она оказалась легкой, невесомой почти.
— Только смотри, ее плащ не распахивай, — посоветовал Габор.
— Как ты мог подумать? — попробовал пошутить Стивр.
Габор шутки либо не оценил, либо не понял вовсе.
— Кто знает, что тогда произойдет? Может, нас тоже, как и инквизиторов, это прикончит.
— Не буду.
— Одно могу сказать — наш-то след инквизиторы не возьмут, а вот за ней наверняка и другие погонятся. Мы ведь ее не бросим? — с надеждой в голосе спросил Габор.
— Нет, — ответил Стивр.
— Я так и знал. С собой потащим?
— Ага.
— Ну что же, поздравляю! Вляпались мы теперь по самое не балуй.
Не любил король спускаться в мрачные и сырые подземелья, где инквизиторы выбивали признания у тех, кто попал к ним в руки. Методы у них были такие, что любой признается в чем угодно. Ступеньки, что вели в казематы, были скользкими не только из-за плесени, что густо разрослась на них, но еще и от крови. Чтобы не упасть, приходилось держаться за стены рукой, но они были такими холодными, что быстро высасывали из тела все тепло. Казалось, что на камни этих стен наложили какое-то заклятие, забирающее из тела помимо тепла еще и саму жизнь. Король отдернул руку.
— Осторожнее, — подхватил его под локоть главный инквизитор.
— Ох, Ортега, — вздохнул монарх. При посторонних он никогда не называл главного инквизитора по имени, но сейчас никто их услышать не мог, разве что стены подземелья, а они тайны хранить умели, как и те, кто эти тайны выбивал у грешников. — Ты явно смерти моей преждевременной хочешь. Завел сюда, чтобы я поскользнулся, грохнулся… потом костей не соберешь.
— Как вы можете так говорить! — театрально смутился Ортега.
Кожа на его одутловатом лице была бледной, возможно оттого, что он редко появлялся на улице, когда там светило солнце. А если он и выходил из подвала, то все равно лицо свое под капюшоном скрывал, точно вампир какой-то, что боится дневного света. Главный инквизитор действительно любил кровь, но не как вампиры, те-то ее хоть пьют, — он же получал удовольствие только от ее вида. Ему бы лучше на сражение какое со стороны посмотреть — там кровь рекой льется! Да только он предпочитал удовольствия иного рода: любил распоряжаться чужими жизнями. А на поле брани люди убивали друг друга помимо его воли, и это его не возбуждало.
Ортега опирался на мощный деревянный посох, усиленный полосками металла. По слухам, главный инквизитор применял его во время пыток, охаживая спины грешников. Да и на вид посох этот больше походил на холодное оружие.
Лестницу освещали свечи, державшиеся на вбитых в стены канделябрах, а подземелье — огонь в жаровне, где обычно палачи-инквизиторы раскаляли до красноты щипцы, стержни и прочий пыточный инвентарь. Огонь этот хоть как-то боролся с сыростью. Но помимо нее подземелье было пронизано страхом и королю казалось, что стоит ему закрыть глаза, как он услышит крики тех, кто сюда попадал.
— Мрачновато у тебя, — сказал он главному инквизитору, чтобы хоть как-то разогнать страх, который стал в его тело пробираться.
— Психологическое давление, — пояснил Ортега, — некоторые раскалываются только от одного вида этого места и начинают складно все рассказывать: как ворожили да колдовали, как порчу на людей насылали. Других, правда, на такой разговор приходится немного настраивать.
— И что есть те, которые молчат? У тебя любой, похоже, заговорит, если язык есть, хотя твои подручные, бывает, и языки выдирают.
— Не без этого. Но только после того как мы уже все нужное узнаем. Нам ведь признание греха нужно и раскаяние. Тогда душа грешника на тот свет очищенной попасть может.
Главный инквизитор не стал рассказывать о том, что колдуны и маги — настоящие, а не те, кого за них выдают, чтобы поквитаться, умеют накладывать на себя заклинания, и тогда их тела перестают чувствовать боль. Их хоть жги, хоть кости дроби, все до одной, начиная с фаланг пальцев, а затем остальные, растягивая это удовольствие на долгие часы; хоть руби их на части — они только посмеиваться будут. Ох, сильно они инквизиторов раздражают, злят до белого каления, потому что все эти чудодейственные пыточные приспособления бесполезными становятся. Таких, настоящих, лучше сразу отправить на костер, а пепел развеять, именно развеять, а то, ежели в горшок все собрать, чего доброго, воскреснет маг.
Подземелье походило на мастерскую какого-нибудь изобретателя, который мастерит разные сложные механизмы.
Пленник сидел на полу, прикованный к стене. Кандалы глубоко врезались в его запястья и разодрали кожу до крови. Волосы у него слиплись, одежда превратилась в грязные лохмотья, сквозь дыры виднелись кровавые рубцы, которые, похоже, покрывали все его тело. Король скосился на посох главного инквизитора, подумав: не это ли орудие оставило кровавые отметины на теле пленника? Скорее всего, нет. Таким посохом кости ломать хорошо, а рубцы оставляет обычно кнут или железка какая, раскаленная. Невдалеке, рядом со стеной, стояли два инквизитора, вытянув руки по швам и смиренно опустив головы, на которые были надвинуты капюшоны, так что лиц их было не разглядеть.
— Взбодрите его, — приказал главный подручным. Те зачерпнули из большого чана по ведру воды и по очереди выплеснули ее на голову пленника. Мужчина очнулся, стал отплевываться, точно его из воды вытащили и он уже ее вдоволь наглотался. Он приподнял голову, посмотрел на мучителей… Хотя «посмотрел» не совсем точно сказано, потому что один глаз у него заплыл и между веками осталась лишь тонкая щелочка, как у степняка, а второго, похоже, он вовсе лишился. Король видел многое в своей жизни и не такие раны встречал — он не отвернулся от этого взгляда.
Пленник что-то зашамкал, замычал — зубов у него совсем не осталось.
— Это не Стивр Галлесский, — сказал король, несколько секунд внимательно изучая лицо пленника.
— Он утверждает, что его зовут Стивр Галлесский. Внешне похож, сверяли с портретами.
