Но вот, наконец, с великим трудом он выбрался на вершину горной гряды и, увидев незнакомую местность, понял, что заблудился. Пришлось спускаться к истоку Келласури и потом идти вниз по течению, переходя с одного берега на другой по выступающим из воды большим камням, а затем — и вброд. Снеговая вода заливалась в сапоги. Брат-пчеловод замерз неимоверно. Пройдя не менее двух километров, он вышел на какую-то горную тропу, тянущуюся вдоль левого берега реки. Снял сапоги, вылил воду, выжал шерстяные носки и стремительно побежал вперед, чтобы согреться. Тропа привела к охотничьему балагану. Там он нашел поленницу сухих дров, место для костра, ведро, чайник, котелок и многое другое. Перочинным ножом настрогал щепок и разжег костер. Принес воды, вскипятил чайник, высушил обувь и одежду. Потом напился кипятку и окончательно согрелся. Начало темнеть. Он сел возле костра и стал ждать утра. Ночь прошла благополучно, но утром его прохватил сильный насморк. Пришлось возвращаться в город на свою квартиру.
В результате этого неудачного путешествия пустынник долго болел гриппом и, наученный горьким опытом, после выздоровления двинулся в горы уже старым путем.
Когда он пришел на первую поляну, то, к немалому удивлению, увидел возле кельи ленивца своего кота, выжившего после увечья. На теле у него с обеих сторон остались четыре небольших пятна: два на груди и два на животе, с облезшей в этих местах шерстью. Это были следы от шипов медвежьего капкана. Судя по глазам, кот чувствовал себя вполне здоровым. В тот же день брат смог пройти на вторую поляну, осмотрел свою пасеку и успокоился: она была в целости и сохранности.
С этого дня жизнь потекла прежним руслом. Пчеловод неукоснительно исполнял молитвенное правило и неустанно понуждал себя творить Иисусову молитву гласно. Однако при всем усердии, былая самодействующая молитва не возвращалась. И лишь в начале лета, мало-помалу, молитва стала периодически возобновляться и, наконец, через некоторое время стала совершаться в такт биению сердца, как и прежде.
Однажды, увидев послушника, брат-пчеловод вспомнил, что когда тот, вместе с другими монахами, пришел в пустынь, он сразу же взял в руки четки и стал везде и всегда громко произносить Иисусову молитву. Через довольно продолжительное время пчеловод в разговоре с ним заметил:
— Ты уже давно живешь между нами, пора бы, кажется, тебе приобрести самодействующую молитву. А ты, я вижу, все еще четки с собой таскаешь...
— Что это за самодействующая молитва? — недоуменно спросил тот.
— Ну, трудись, трудись... Когда-нибудь узнаешь на опыте, — утешил его отшельник.
И вот в эти дни, увидев послушника на второй поляне уже без четок и молчащим, пчеловод повторил вопрос:
— Ну, как у тебя обстоит дело с самодействующей молитвой?
Послушник постоял две-три секунды с серьезным лицом, потом оно расплылось в улыбке, и он ответил:
— Пошла...
ГЛАВА 37
Темнолицый появляется вновь • Кабальная работа • Верхние Барганы • В награду — гнилая кукуруза • «Не рубите сук, на котором сидите» • «А мы убежим отсюда...» • Пожар в дупле • Бесполезный труд.
Ранней весной иеродиакон по какой-то маловажной причине пришел к приозерным монахиням и встретил темнолицего охотника. Тот сообщил, что теперь работает на колхозной пасеке и собирается перевезти ее на восточный берег озера, прося иеродиакона поговорить с монахами, чтобы помогли ему построить там балаган. Инок обещал помочь и, вернувшись, уговорил братьев, кроме отца Исаакия и пчеловода, строить балаган для темнолицего. На другой же день братья пришли к озеру с плотницким инструментом. Размерив площадку, охотник указал место для постройки и вместо балагана заставил строить настоящий жилой дом на дубовых «стульях», размером пять метров на четыре. Семь братьев на своем содержании работали больше месяца, оставив богослужебное правило, а темнолицый лишь время от времени приходил посмотреть, как идет работа.
В середине лета разбойник заявился на вторую поляну, созвал всех жильцов в одну келью и потребовал, чтобы они помогли ему сделать небольшую изгородь на склоне, выше пасеки, для защиты от коров. Братья согласились. Наглец заставил валить высокие молодые дубы и распиливать на двухметровые бревна. Потом их раскалывали клиньями на четыре части, заостряли и забивали в землю с таким расчетом, чтобы между ними не пролезли свиньи. Пустынники делали этот частокол между двумя обрывистыми возвышенностями на расстоянии двести метров в течение месяца, опять же на своем содержании, ругая без конца наглеца-охотника. Только один больной брат безропотно трудился на этой кабальной работе.
Монахини в ведре приносили пищу и кормили их. Однажды, во время обеда, ленивец стал рассказывать:
— В одно лето мы с больным братом, живя на Верхних Барганах, работали на огороде лесника: то рубили и ставили палки под фасоль, то окучивали кукурузу, то поливали капусту, а осенью за всю эту работу он ничего не дал нам из своего урожая.
— Ой, брат, ты неправду говоришь, — возразил больной.
— Как неправду?!
— А вспомни-ка, сколько он тогда дал нам капусты.
— Да молчи ты, молчи! — воскликнул ленивец, махнув на больного рукой. — Капусты дал... После всего сбора из кучи зеленых листьев, что остались на огороде, одну половину отделил нам, а другую оставил своим свиньям.
— Ну и что? Листья-то ведь все-таки капустные были, — спокойно заметил больной. — О, сколько их там много было... Да еще и кукурузы дал.
— Это прелой-то, какую даже и свиньи есть не хотели?!
— Э, любезный, хорошую-то кукурузу и колхозники не получают. А мы с тобой в колхоз идти работать не хотим... Чья бы корова мычала, а наша молчала...
Однажды, увидев пришедших с берега озера братьев, пчеловод сказал им:
— Разве вы не понимаете, что рубите сук, на котором сами сидите, спиливая дубы на берегу озера в угоду этому наглецу? Неужели вы не видели на многих стволах таблички с надписью: «За самовольную порубку и повреждение зеленого насаждения — под суд!»? Вы думаете, что это вас не касается? Леспромхоз строит мосты из бука сроком на два года. По истечении этого времени их строят заново, затрачивая огромные средства. Но ведь можно было бы делать их из дуба с гарантией на десять лет. Однако этого никто не позволит!
Если об этой порубке узнает лесничий, то, будьте уверены, он сразу позвонит в министерство лесного хозяйства Абхазии. Оттуда немедленно пришлют на берег озера ревизионную комиссию, которая, обнаружив пни, составит акт о незаконной порубке ценного леса. Потом дело передадут в судебные органы, и начнется следствие. Разумеется, сначала привлекут к ответственности того, кто построил без разрешения лесничества жилой дом с дубовой изгородью. А когда приведут на допрос темнолицего, он, без сомнения, укажет на вас. Сам-то он не спилил ни единого дерева. Совершенно ясно, что построить все это в такой короткий срок одному человеку не по плечу. В конце концов, выяснится: строили монахи-пустынники. Затем придут к нам и увидят еще одну самовольную порубку, в которой повинны я и брат, живущий в дупле... И что тогда будет?! Чем все это окончится?! Вы догадываетесь?!
Один из вновь пришедших ответил:
— А мы убежим отсюда, да и делу конец, а вы останетесь тут со своими пасеками.
— Вот оно как!.. — огорчился пустынник. — Стало быть вы кашу заварили, а мы с братом должны будем расхлебывать за вас?!
Некоторые из этих новых братьев на первых порах ревностно подвизались, но потом, отведав горестей пустынного жития, не выдержали и ушли в мир. А после разговора о самовольной рубке леса многие из тех, кто спиливал дубы, в том числе и иеродиакон, тотчас покинули пустыню.
Брат, живущий в дупле, узнав о порубке дубов, был крайне напуган этим сообщением. В тот же день, якобы для того, чтобы навестить старца Онисифора, он быстро собрался и ушел в Георгиевку. Перед уходом попросил братьев со второй поляны слегка протапливать печь, чтобы не отсырело продовольствие. Один из
