зубы; как откидывает со лба прядку волос; как едва заметно морщится, когда толстяк наклоняется к ней слишком близко… Я смотрел и думал, что она почти красива, и у нас могло бы получиться что-то большее, чем то, что есть сейчас. Не хватило чего-то. Может, у меня терпения. А может, у нее сообразительности не рассказывать о своих хозяевах.
Она едва заметно кивнула мне. Когда толстяк, наконец, ушел, так ничего и не купив, она подошла ко мне.
— Привет, — сказала она.
— Привет.
— Где пропадал?
Мне хотелось, чтобы в ее голосе было больше заинтересованности.
— Да так… Даже если расскажу, не поверишь.
— Понятно, — протянула она. — Тогда не рассказывай.
— Не буду.
— Ты по делу? Или просто так?
— Попрощаться.
— Уезжаешь?
— Да.
— Куда?
Я сказал ей, как называется город.
— Что-то знакомое, — она наморщила лоб. — А где это?
— На Рио-Браво.
— Да?.. И что там будет?
— Индейцы. Уйма индейцев и бродячих собак. Ничего хорошего, если честно.
— Это из-за твоего друга?
— В основном, да. Но не только.
Звякнул колокольчик над дверью. В магазин зашла маленькая вертлявая женщина.
— Извини, я сейчас, — сказала девушка и отошла к покупательнице.
Я начал жалеть, что приехал сюда. Впрочем, ничего удивительного — она никогда особо не интересовалась моими делами. Ей вполне хватало своих. С другой стороны, не каждый день я уезжаю так далеко. Могла бы быть и повежливее…
Женщина быстро купила какую-то безделушку и вышла. Девушка вернулась ко мне.
— Когда думаешь вернуться? — спросила она.
— Не знаю… На работе мне дали десять дней. Но надеюсь, что вернусь раньше. Однажды я пробыл там почти месяц. Это был месяц сплошного кошмара.
— Не завидую. Хотя… Я бы тоже хотела куда-нибудь уехать, — она закусила верхнюю губу.
— Почему?
— Не знаю… Надоело это все. Но никуда я, конечно, не уеду.
— Хочешь, поехали со мной, — предложил я.
— К индейцам и собакам? Вот уж спасибо!
Ничего другого я не ожидал, но все равно почему-то почувствовал разочарование. Было бы неплохо иметь попутчика. Мелькнула мысль попытаться уговорить ее. Но вместо этого я сказал:
— Ладно, мне пора. Нужно еще купить кучу вещей в дорогу.
— Когда уезжаешь?
— Поезд сегодня вечером.
— А-а-а… Тогда действительно нужно поторопиться. Позвони, когда приедешь.
— Да, конечно… Ну, пока?
— Пока.
Она поцеловала меня в щеку.
Хорошее прощание, ничего не скажешь. Очень хорошее прощание. Друг сказал, что все рано или поздно теряет для тебя значение. Но часто бывает и наоборот. И плохо, если это становится значимым только для тебя.
Я вышел из магазина и сел в машину. Пора было собираться в дорогу.
Часть II
Глава 5
В поезде я спал. За последние трое суток поспать как следует почти не удавалось. Поэтому, едва поезд тронулся, я закрыл глаза и провалился в темноту. И проспал всю ночь.
Уже под утро мне приснилась жена. Она сидела с распущенными волосами на краю моей постели и смотрела на меня. Ничего не говорила, ничего не делала. Просто сидела и смотрела. Мне было не по себе от этого взгляда. Казалось, что она знает что-то очень для меня важное и думает, стоит ли мне об этом говорить или нет. Это тягостное для меня молчание длилось невыносимо долго. Я очень хотел, чтобы она сказала. По-моему, даже просил об этом. И когда она уже было открыла рот, я проснулся.
И не сразу понял, где нахожусь. Было светло, стучали колеса, слышались чьи-то голоса. Да, конечно, мертвый друг, рукопись и старый индеец. Я еду к старому индейцу… От этой мысли мне стало не по себе. Одно дело, когда ты принимаешь решение днем и осуществляешь его вечером. Тогда оно кажется более или менее осмысленным. Но совсем другое дело — думать о нем утром. Сомневаться и что-то менять уже поздно, но все, что ты думал вчера, кажется полным бредом. Впрочем, исправить ничего нельзя было. Поезд уже начал тормозить.
На грязную платформу сошел я один. Поезд дал длинный гудок и, постепенно набирая скорость, исчез в мареве, поднимавшемся над железной дорогой.
Я быстро нашел отель, в котором мы останавливались тогда. Он ничуть не изменился за год. Те же обшарпанные стены, те же вытертые до ниток ковры на узкой лестнице. В углу стояло чахлое деревце в большом горшке — иллюзия уюта. Даже человек за стойкой был тот же. Хозяин и портье в одном лице. Или, может быть, это был его брат-близнец… Такой же маленький и черный, словно иссушенный солнцем. И так же читал старую газету.
Когда я подошел к стойке, он даже не повернул головы. Я кашлянул. Он недовольно поморщился и сложил газету. Теперь он со скучающим видом смотрел прямо перед собой.
— Добрый день, — сказал я.
Он вяло махнул рукой в ответ.
— Мне нужен номер.
Он встал, снял с крючка ключ и протянул его мне. Почти все остальные ключи висели на своих местах.
— Вы даже не поинтересуетесь, на сколько дней я хочу поселиться? — спросил я. Похоже, обязанности портье меня волновали гораздо больше, чем его самого.
— На сколько вам нужен номер? — спросил он, пожав плечами.
— И вы не хотите записать мою фамилию в книге постояльцев? — не унимался я.
Он достал из ящика стола толстую тетрадь и хлопнул ее на стойку. Поднялось облачко пыли. Так же молча он вытащил из кармана ручку и вопросительно посмотрел на меня. Я начал завидовать его спокойствию и равнодушию.
— Я здесь на пять дней. Если повезет, то уеду раньше, — сказал я, а потом назвал свою фамилию и имя.