Глава вторая
СВИНКА
Скачка на неоседланной лошади, встреча со слоном, охота на тигра… Нет, сначала была охота, а потом уже появился слон. А на лошади — это уж когда выздоровел, но еще мама не позволяла выходить за ворота и подолгу рассиживаться на крыльце.
А все началось со свинки. Если бы Володя не заболел, то он уехал бы, как все ребята, в детский лагерь на все лето, и ничего бы такого не было. Ни слона, ни лошади.
Ну, все равно, случилось бы что-нибудь другое. Не может быть, чтобы так уж ничего и не было. Всегда что-нибудь должно быть, особенно если столько отважных долго находятся вместе — Володя и еще кто-нибудь из его друзей. Обязательно что-нибудь получится.
Володя только что окончил второй класс. Он маленький, светловолосый и кареглазый, как мама, которая всегда говорит, что ростом он удался в нее, а характером в деда. Это верно, характер у него такой, что она ничуть не удивится, если вдруг узнает, что ее сын улетел на Луну.
Так уж и улетел. Если бы она знала, как это трудно, не говорила бы. Володя знает: очень трудно. Но ничего невозможного нет, во всяком случае, письмо насчет полета в космос уже написано, только еще не выяснено, куда его послать.
Володя плохо помнит своего деда, но мама часто припоминает любимую его поговорку:
— Я — сучок дубовый, от меня и топор отскакивает.
Так вот — все началось с болезни. Вечером, когда все уже было готово — рюкзак уложен, и походный костюм, заново заштопанный и отглаженный, висел на стуле, мама вдруг спросила:
— Отчего у тебя лицо такое красное? Знаешь что — у тебя жар.
Володя и сам чувствовал, что у него не все ладно. Почему-то хочется лечь, чего еще никогда добровольно он не делал. Но он помалкивал. Только скажи, сейчас же явится доктор и, чего доброго, уложит в постель на целый месяц. Он хотел сказать: «Пустяки какие», но вместо этого он произнес такое слово, какого наверняка нет на белом свете:
— Какипусти… — И упал со стула.
Он вдруг почувствовал, что ничего не чувствует, и будто он летит на Луну и находится в состоянии невесомости.
Утром он хотел подняться, но не смог. Голова стала такой тяжелой, что ее невозможно было оторвать от подушки. Он закрыл глаза и подумал, что это все ему снится, что сейчас проснется и все будет хорошо.
Мама положила на лоб холодную руку и что-то спросила. Володя ничего не ответил.
Пришла докторша и сказала, что Володя, наверное, простудился. Она не велела ему вставать с постели. А через три дня ему стало больно глотать, и оказалось, что у него такая болезнь, о которой никто еще и не слыхал: свинка.
Володя сначала испугался, потому что щека у него начала очень быстро опухать и наползать на нос. А нос под нажимом щеки подался в сторону, но тут начала пухнуть вторая щека и прижала нос к другой стороне. Теперь он очень смешно торчал среди блестящих надутых пузырей. Это даже понравилось Володе. Он только жалел, что все его друзья уехали и лишили себя удовольствия увидеть человека с таким необыкновенным лицом.
Ну, а мама, конечно, то и дело говорила:
— Не торчи у окна. Застудишь опухоль, и у тебя останется такое лицо навсегда.
Смешно: лето, а она говорит «застудишь».
ВЕСЕЛАЯ ОБЕЗЬЯНКА
Есть у Володи сосед — Васька Рыжий. Он был очень рыжий, рыжий с головы до пят. Даже на коленях у него были ярко-желтые пятна веснушек.
Огненные свои лохмы он стриг, оставляя впереди задорный чубчик. Но самым замечательным был его носик. И по форме, и по окраске он напоминал молоденькую репку, только что выдернутую из сырой земли и еще не обмытую. Летом на этой репке всегда появлялись розовые проплешинки и беленькие завитушки облупившейся кожицы.
Володя не дружил с Васькой. Нехороший он человек. Барыга, на базаре торгует. Его отец делает всякие рамочки, полочки, а главное, рисует ковры. Весь этот товар он продает на базаре, а Васька ему помогает.
Вот и сейчас Васька бежит на базар. Он так летит по улице, что его длинные и широкие шаровары, державшиеся на веревочке, перекинутой через плечо, раздуваются, как черные пиратские паруса.
Майка на нем тоже черная. У него все черное, даже нижнее белье. Это мачеха так придумала — выкрасила всю его одежду в черный цвет, чтобы грязь была не так заметна и чтобы реже стирать. И выгоревшая майка, и шаровары, и даже волосы у него вечно испачканы лаком и разноцветными красками.
Он тащит связку фанерных рамочек, нанизанных на веревочку, как бублики. Рамочки покрашены такими же красками, что и Васька.
Увидав в окне Володино распухшее лицо, он мгновенно остановился. Фанерная связка с треском ударилась о его спину, и даже рыжий чубчик так растопырился, как иголки испуганного ежа.
— Вовка, это кто? — спросил он, не доверяя своим глазам.
— Это я, — прохрипел Володя.
— Врешь! — не доверял Васька.
— Ну вот еще…
— А, знаю: это ты так надулся. Открой рот — выпусти дух.
Замирая от гордости, Володя приоткрыл рот, хотя это в его положении было сделать нелегко.
Убедившись, что обмана тут нет, Васька завистливо произнес:
— Вот это портрет! Лихо как у тебя получилось. Это у тебя отчего? Мне, понимаешь, сейчас некогда. Батька дожидается. Я потом в окно стукну, ты подойди. Мне еще посмотреть охота.
Уходя, он все время оглядывался, показывал в знак восхищения большой палец и кричал:
— Знакомых ребят с другой улицы приведу. Они тоже посмотрят. Сдохнут от зависти!..
Васькиного отца зовут Капитон, а фамилия у него совсем уж смешная — Понедельник. Валерий Ионыч говорит, что такие люди отравляют воздух. В самом деле, Капитон такой запашистый, что около него трудно дышать. От него всегда пахло прокисшим клеем, вчерашней водкой, луком и почти всегда сегодняшней водкой. Кроме того, он курил необычайно злобные сигареты, отчего всем окружающим хотелось чихать. А потом Володя понял, что Ваоныч говорил не о пронзительном Капитоновом запахе, а про его изделия и особенно ковры.
Злая у Васьки была жизнь. Отец его числился маляром в какой-то артели, а в самом деле только и делал, что торговал на базаре аляповатыми коврами собственного изготовления. И сына приучал к тому же. Не мудрено, что и Васька к одиннадцати годам отлично усвоил все заскорузлые законы барахолки и при случае мог вывернуться из любого положения.
Рисовал Капитон деревья, похожие на клубы пара или на капустные кочаны. Малевал красавиц, прикрывающих свои желтые тела длинными извилистыми волосами, и лебедей, которые плавали в круглом озере тупо и безжизненно, как ковшики в кадушке.
Нет, он даже не рисовал. Он просто накладывал трафарет — картонный лист с дырками — и мазал большой кистью. Там, где была дырка, на полотне оставалось пятно, какая-нибудь деталь картины: крона дерева, окно в замке или клюв лебедя.
