засмотрелся мечтательно вдаль. – Ведь если согласно формуле Лоренца добиться, чтобы вэ равнялось цэ, то тэ первое станет равным нулю, а значит, время остановится… Неужели я поступлю? Вот было бы здорово! – он счастливо хихикнул.
– Поступишь, поступишь, – уже спокойней заверил Юрий Иванович, пораженный каким-то Лоренцом, всяческими «вэ», «цэ», «тэ первое». – Верь, в этом твое будущее. Я специально приехал черт знает откуда, чтобы сказать тебе такое. – Помолчал, вздохнул тяжело. – Ты в этом пространстве-времени таких дел наворочаешь, ого-го!
Владька тихо засмеялся. Надел очки, потер ладонями колени.
– Вы разрешите, я пойду. Надо… Надо посмотреть, как наши сдают.
– Валяй, – благодушно разрешил Юрий Иванович. – Не забудь мои слова.
– Я запомню, – мальчик вскочил. От волнения и радости он совсем сгорбился, задрал левое плечо. – Спасибо! – Потискал ладони, словно разминал в них невидимую глину. – Извините, а как вас зовут?
– Мы еще увидимся. Не сейчас, так в будущем, – ушел от ответа Юрий Иванович. Посоветовал насмешливо: – Подналяжь на спорт, а то не хватит сил для научных подвигов. Займись плаванием, что ли, или гимнастикой. А то будешь таким, как я.
Владька вежливо улыбнулся шутке, но в почти влюбленных глазах его мелькнула уверенность: нет уж, дескать, таким я не буду.
– До свидания, – расправил плечи, выпрямился, оказался молодцеватым парнем, и пошел к школе.
– Бодрова ко мне пришли! – крикнул Юрий Иванович.
Он снисходительно смотрел вслед Борзенкову и вдруг остро позавидовал этому мальчишке, у которого так ясно и красиво сложится судьба, в то время как он, Юрий, а потом Юрий Иванович, будет мыкаться в жизни, пока не превратится в тучного борова, собравшегося к морю. Солнце припекало лысину, было тихо. Школьный двор прошлого уже не удивлял, казался привычным; потрясение, испытанное утром, притутупилось, и Юрий Иванович спокойно, почти равнодушно, посматривал на Саида, на стайку выпускниц, которые чинно прогуливались, сцепившись под ручки. Примчались невесть откуда пацаны, пошумели, поскандалили: «Матка-матка, чей допрос?» – и, кое-как разделившись на две команды, принялись с воплями гонять футбольный мяч.
Юра появился не скоро. Он вывернул из-за угла школы, сопровождаемый верной Лидкой. Постоял секунду-другую, раздумывая; что-то пренебрежительно приказал девушке и пошел, не торопясь, к Юрию Ивановичу. А тот, чувствуя, как снова наполняется изумлением, страхом: «Это ведь я. Я!» – угрюмо поджидал его и опять поразился, что такой, в общем-то симпатичный и, пожалуй, славный парень превратился в него, Юрия Ивановича; и опять подумал об ответственности каждого своего слова, каждого шага. Но, глядя на добра молодца Юру и представив себя, решил с самим собой не церемониться – много чести!
– Ну как, угадал я билет? – он сплюнул прилипший к губе окурок под ноги Юре.
– Угадали. Спасибо, – юноша с откровенным пренебрежением глядел на будущего себя.
– Чего кривишься, не нравлюсь? – хамовито поинтересовался Юрий Иванович. – Ничего, привыкай.
Он нарочито развязно почесал грудь, широко зевнул, обдав себя, молодого, нечистым перегарно- табачным запахом. Юру передернуло, он отступил на шаг. Спросил резко:
– Вы хотели мне что-то сказать?
– Скажу, скажу, – Юрий Иванович порылся в карманах, достал паспорт. – Сначала почитай-ка вот это. Надо познакомиться, а? – Прищурился, посоветовал с издевкой: – Ты сядь, а то шмякнешься без чувств, копчик сломаешь.
Юрка покрутил непривычный, красный, с большой фотографией документ, полистал.
– Бодров Юрий Иванович, – бегло прочитал он и споткнулся. Прочитал еще раз, про себя. Поднял обескураженное лицо. – Что это? И день, и год, и место рождения совпадают. Шкодный какой-то паспорт.
– Ничего шкодного. Ты посмотри лучше, когда он выдан, – скучным голосом посоветовал Юрий Иванович. Достал деньги, расправил. Поинтересовался: – Нам с тобой десятки на обед хватит? У меня уже в животе бурчит, – и вдруг рывком вскинул голову, приоткрыл ошалело рот, захохотал. – Батюшки! Я же остался без гроша в кармане. Придется тебе содержать меня.
А Юра в это время читал:
– Выдан шестого декабря семьдесят восьмого… Тысяча девятьсот семьдесят восьмого года, – Он растерянно улыбнулся, но лицо уже бледнело, в глазах, сменяясь, уже проплыли удивление, насмешка, недоверие, и в конце концов прочно поселился страх. – Это подделка?
– Какая к шутам подделка, – обиделся Юрий Иванович. – Да ты сядь, а то действительно без сознания плюхнешься, – дернул за курточку Юру, тот послушно опустился на скамейку. – Это Тоже подделка? И это? – посмеиваясь, сунул ему деньги; достал пригоршню монет, высыпал в вялую ладонь юноши, развернув ее кверху. – Нет, дорогой мой… как к тебе обратиться, не знаю, это все настоящее. – Тяжело задышал, отдуваясь и всхрипывая. – Сейчас я тебе скажу одну нелепую, дикую новость, а ты посиди, подумай. Когда придешь в себя, поговорим спокойно. Согласен?
Юра обреченно кивнул.
Юрий Иванович поднялся, расставив широко ноги.
– Я, – стукнул себя в грудь, – это ты, – ткнул в грудь юношу. – Ты, – пощекотал его пальцем, – это я! – Опять постучал себя по груди. – Только я прибыл издалека, – махнул рукой за спину, – из будущего. Понял?
Он разговаривал, как с иностранцем или глухонемым: четко и громко выговаривая слова, помогая себе мимикой, жестами.
Юра опять кивнул, но лицо было тупое, взгляд бессмысленный.
– Вот и ладно. Переваривай, а я покурю, – Юрий Иванович снова сел. Закурил.
Юра неуверенно потянул у него из рук зажигалку. Оглядел ее.
– Газовая. У вас таких нет, – вновь громко пояснил Юрий Иванович и пальцами изобразил пламя.
– Не кричите, – поморщился Юра. – Я не глухой.
Он внимательно осмотрел бумажные деньги, потом каждую монету, заметил вполголоса, что одна двухкопеечная и две копеечных еще нынешнего времени, спросил, когда была проведена реформа и зачем, – на это Юрий Иванович не сумел ответить. Вернул деньги, велел Юрию Ивановичу вытянуть правую руку, нашел между указательным и средним пальцами белое пятнышко – в седьмом классе, испытывая волю, прижег в этом месте через лупу, – сравнил со своим.
– Все равно не верю. Вы все подстроили, – зажал лицо в ладони. – Этого не может быть.
– …потому что не может быть никогда? – ехидно уточнил Юрий Иванович. – А еще считаешься начитанным. Путешествие во времени – это же затасканный, бродячий литературный сюжет. Кто только об этом не писал: Маяковский, Булгаков, Уэллс, Лем, Твен, Бредбери…
– Бредбери? Американец? – Юра насторожился. – Он нытик-пессимист. – Выпрямился. – И вообще, все эти путешествия во времени – выдумки!
– Хороша выдумка! – мелко затрясся в смехе Юрий Иванович. Похлопал себя по гулкому животу. – Пощупай, вполне материально.
Юра брезгливо скривился. Посмотрел ненавидяще.
– Неужели вы думаете, что я стану вот таким… – в голосе было отвращение, «Лысым толстяком», – догадался Юрий Иванович, Но этого Юра сказать не решился. Выбрал неожиданное: – Таким оборванцем.
– Оборванцем? – поразился Юрий Иванович. Оглядел себя. – Странно. Ты же всегда был пижоном. На людях лицемерил, а в душе завидовал стилягам. Вот и сбылась твоя мечта, я стал стилягой. Стилягой будущего. Конечно, вид немного хипповый, но это не беда, так даже модней. Чем я плох? – Вскочил, подбоченился ернически. – Пиджак – японский, рубаха – французская. Чистый нейлон, смотри. Правда, в наше время нейлон уже не котируется…
Юра покосился, и в глазах его слабым отсветом блеснуло любопытство.
– Ага, зацепило, – торжествовал Юрий Иванович. – Вот эти спецовочные штаны, они называются джинсы, лет через десять станут твоей главной мечтой. Смотри, любуйся, – повернулся спиной, забросил полы пиджака, похлопал себя по заду. – Вот ярлык, лейбл. Штатовские. Из-за них ты будешь слюни
