«сюсю-мусю», но зато рождение вашего ребенка пройдет, «как по маслу», и с профессиональной точки зрения все будет сделано правильно.
И ушла. Я вновь осталась одна. Решила походить, поглазеть на то, что происходит вокруг. И только я почувствовала под собой холодный пол, как – БАБАХ – внутри что-то лопнуло, и из меня вылилось полведра воды.
Мать моя! Это что, воды? Пузырь лопнул сам? Следующая моя мысль была: «И чем ЭТО теперь с пола вытирать?» Не успела я об этом подумать, как ко мне подбежала Анна Сергеевна. Мне даже показалось, что она выросла из-под земли. Ну надо же, никто мной доселе особо не интересовался, а тут в самый нужный момент подоспела помощь. Это совпадение?
Акушерка обняла меня за объемную талию (видимо, чтобы я не поскользнулась) и бросила на пол кипу пеленок, приговаривая:
– Сейчас мы пеленочками пол-то и вытрем.
Мне было странно смотреть, как стерильные кусочки ткани используются не по назначению – в качестве половой тряпки. Сама бы я ни за что не догадалась, что именно ими можно ликвидировать последствия разрыва плодного пузыря. Пока мы шаркали ножками, промокая наделанную мной лужу, я успела поймать себя на мысли, что воды у меня – прозрачные. Не темные, не зеленые (признак неблагополучия), чего я очень боялась в последние недели беременности.
Почти сразу после излития вод я почувствовала болезненные сокращения. Так вот, что такое схватки! Действительно, похоже на боль при менструации. Как меня учили, засекла время. Неприятные ощущения длились где-то полминуты и повторялись через каждые 4-5 минут. Ого, как быстро! Это что же значит? Латентную фазу первого периода родов, которая обычно длится несколько часов (а то и дней), мы чудесным образом пропустили, и уже вошли в фазу активную? Похоже, что так. Ну, думаю, теперь мне мало не покажется. Как известно, активная фаза самая болезненная и продолжается 3-5 часов.
Вновь зашла Олеся Викторовна. Ей уже доложили, что у меня отошли воды.
– Ну, что? Зову анестезиолога? Будем делать эпидуральную анестезию.
– Так скоро? Зачем? – удивилась я. – Я еще держусь.
Я действительно на тот момент вполне могла справиться с болезненными ощущениями. Без всяких дыхательных упражнений и методов релаксации. И мне казалось, что анестезию надо делать тогда, когда «сил моих никаких больше нет».
– Давай, давай. Пока сделаем, держаться уже не сможешь.
И снова ушла. Ну, думаю, ладно. Врачу виднее. В мой бокс зашел мужчина. Тот самый, что предлагал соседке какой-то слабо обезболивающий укол. Анестезиолога звали Борис Борисович. Он деловито поинтересовался, делали ли мне когда-нибудь обезболивание (например, у стоматолога) и не было ли аллергии на анестетики. Я пожала плечами: да, анестезию делали, реакции, вроде, не было.
Вместе с медсестрой он принес все необходимое, сунул мне бумажку на подпись (что я согласна на анестезию) и начал процедуру. Она длилась долго. В нижнюю часть спины мне вставили иглу, опоясали все тело прозрачными проводами, прикрепив их к коже пластырем, провели еще какие-то манипуляции. А я сидела на своей кровати ко всем спиной с задранной до шеи ночнушкой, чувствовала, как продолжают подтекать воды, и думала.
О чем?
О том, что Борис Борисович – первый посторонний мужчина в моей «взрослой» жизни, который видит мою голую попу. И успокаивала себя тем, что стоящий за мной анестезиолог – не мужчина. А врач. Значит – существо бесполое. И таких поп он видит раз по десять на дню.
Олеся Викторовна оказалась права: к тому моменту, как мне закончили делать анестезию, боль уже была сильной. На схватке меня бросало в жар, я краснела и не знала, куда себя деть. Все дыхательные методики вылетели из головы, и я инстинктивно дышала глубоко в начале и в конце схватки и поверхностно – на ее пике.
После того, как анестезиолог сделал все необходимое, мне сказали лечь в кровать и поставили капельницу. Потом по проводкам через шприц пустили анестетик. Он подействовал не сразу. Но подействовал! Я вздохнула с облегчением. Вот я чувствую, что приближается схватка, вот она идет (и если положить руку на низ живота можно ощутить напряжение), а боли-то НЕТ! Никаких неприятных ощущений, полная ясность сознания. Красота! Я согласна так рожать! Лежишь себе, балдеешь, смотришь в окошко, только скучно немного. Эх, сюда бы книжечку Донцовой!
Кстати! Время уже полвосьмого. Дима-то где? Звоню ему на мобильный. Трубку берет мой папа.
– Привет! Ты у нас дома? – спрашиваю.
– Да.
– А Дима где?
– В душе.
– И давно?
– Минут пятнадцать.
Да, думаю, тщательно муж готовится к предстоящей бессонной ночке. Или так испугался?
– Ты давай поторопи его. А то так и рожу в одиночестве.
Я откинулась на подушку. Хорошо-то как!
Стоп! Чего-то не хватает. А! Так это из соседнего бокса перестали слышаться стенания и крики. Что же случилось? По звукам, доносившимся оттуда, я поняла, что у соседки начались потуги. Но она не кричит, подумала я, значит потуги – это не больно. НЕ БОЛЬНО! Через некоторое время я услышала детский крик. Ну, слава богу, девушка родила!
Где-то через час-полтора действие анестетика стало ослабевать, и я вновь почувствовала несильную боль. От схватки к схватке она нарастала, и я попросила ввести мне новую порцию обезболивающего лекарства. Но все ждали согласия Олеси Викторовны. А ее-то как раз и не было.
Время – без десяти девять. Где мой муж? Опять звоню на мобильный. Трубку берет сам.
– Ты где?
– Стою у входа в приемное отделение.
– И что ты там делаешь?
– Курю последнюю сигарету.
– Давай быстрей сюда! – я уже не могу сдержаться, потому что испытываю боль.
Ну ничего себе! Курит он! Собирается с духом. А у меня тут СХВАТКИ. И некому за ручку подержать. И не с кем поговорить, а так хочется!
Мужской взгляд.
