«Наверное, это едят с помощью ложки, но руками оно как-то вкуснее», — подумала она.
Затем облизнула пальцы, тоже чрезвычайно медленно, один за другим. Она чувствовала, что незнакомец продолжает следить за нею.
«Что ты затеяла?» — гневно спросила она сама себя, но своего занятия не прекратила.
И не потому, что полностью игнорировала внимательный взгляд незнакомца, просто в его глазах было что-то такое, что лишало ее действия всякого неприличия. Он спокойно сидел и смотрел на нее. Смотрел с видом… Что было в его взгляде? Элизабет попыталась подыскать подходящее слово. Одобрение? Да, что-то вроде этого. Настоящий бальзам для ее измученной души. Солнечный свет после долгих дней холода и дождя.
«Но это же смешно, в конце концов, — снова шепнул ей внутренний голос, — ты его совершенно не знаешь».
А другая часть ее существа говорила, что это совершенно не важно. Она его никогда больше не увидит.
В какой-то момент Элизабет почувствовала — в этой уверенности присутствовала сюрреалистическая нотка: незнакомец догадался о том, что она знает, что он наблюдает за ней. Неожиданно для самой себя девушка встала, схватила сумку и, не оглядываясь, стала спускаться с холма.
Глава 19
Сейчас, когда Селию уже во второй раз готовили к ночи с султаном, карие Лейлы не было; не было и лепешки гашиша для того, чтобы чуть притупить ее встревоженный разум, усыпить память, а может, и помочь телу без страданий принять предстоящее, остаться прекрасной бездумной усладой, подобием десертов Керью.
Утешило ли ее то, что в этот раз она оказалась не одна?
Как и прежде, девушка со всеми положенными церемониями была отведена в покои султана. Но теперь рядом с ней шла другая, еще одну из насельниц гарема пригласили в эту ночь к властелину. Еще одна стала гёзде. Обеих девушек, с надушенными бедрами, гладкими лонами и благоухающими грудями, проводили через покои валиде к дверям, где их уже поджидала группа евнухов.
Вновь Селия прошла Золотым Коридором к спальне самого повелителя, но теперь ее ожидал небольшой сюрприз. В этот раз девушек не оставили в самой спальне, а провели дальше, в маленький покой, выходивший, как предположила Селия, в личный дворик султана. Следом за ними двое евнухов внесли довольно большой предмет, который показался девушке чем-то вроде низкого столика, и, установив его на полу в середине комнаты, бережно накрыли ковром.
Во главе процессии шествовал помощник главы черных евнухов Сулейман-ага. В отличие от первого вечера, когда Селия, одурманенная наркотиком, почти ничего не различала перед собой и ничего потом не могла припомнить, нынче она имела возможность наблюдать. Даже по стандартам дворцовой стражи Сулейман-ага — с его козлиной физиономией и отвисшим, как бурдюк, брюхом — отличался безобразием. Девушка с отвращением заметила, что его глаза обежали ее обнаженную грудь, когда он снимал тунику с ее плеч; с гадливостью отстранилась, почувствовав на своем теле его руки, пухлые и влажные, как плохо пропеченное тесто. Щеки Сулейман-аги, безволосые, как у младенца, были странно дряблыми, а его рот все время оставался бессильно приоткрытым, обнажая неестественно розовые десны и язык. Он держался так близко к ней, что она различала идущий от него дурной запах — старого тела и только что съеденного мяса, — и от омерзения рот ее внезапно наполнился желчью.
Обеих девушек усадили на внесенный низкий столик и велели не двигаться. Отдав эти указания, Сулейман-ага со своими подручными удалился, оставив их наедине друг с другом.
Селия не сразу узнала обнаженное создание, сидящее рядом с ней. Вторая девушка была чрезвычайно худощава, рядом с хорошо развитой фигурой Селии она казалась даже костлявой. Взглянув на маленькое, заостренное личико с высокими скулами черкешенки, Селия с удивлением отметила, что эта девушка вовсе не красива. К тому же лицо ее выражало неприятную агрессивность, а кожа была грубой и такой бледной, будто ее лишили всех жизненных соков. Растение, выросшее где-нибудь в темной кладовой или глубокой лощине, выглядело бы так же. Но самыми поразительными в ее внешности были глаза, такие светло-карие и яркие, что казались почти золотыми, обрамленные светлыми, песочного цвета ресницами.
Когда девушка почувствовала на себе взгляд Селии, эти глаза сузились и лицо приобрело еще более агрессивное выражение.
— На что это ты так смотришь?
Тон черкешенки был таким грубым, что Селия отшатнулась, как от удара.
И вспомнила.
— Я ведь знаю, где видела тебя раньше, — заговорила она. — Это было сегодня вечером, у хасеки. Ты одна из служанок Гюляе-хасеки? Ты и другие женщины подавали нам фрукты, когда мы с ней разговаривали в павильоне.
Как могла она забыть столь странное лицо? В нем проглядывало что-то настолько дикое, необузданное, что Селия тогда едва не подскочила, увидев это выражение.
— Ну и что? Я ей больше не прислуживаю.
— Ты хочешь сказать, что ты больше не служанка Гюляе-хасеки? — холодно переспросила девушка.
Несколько долгих мгновений золотистые глаза мерили Селию дерзким взглядом. Потом младшая пожала плечами и произнесла:
— Да. Я больше не служанка у этой дуры.
От удивления Селия просто лишилась дара речи. Установленные в гареме правила требовали такого декорума в поведении и общении, что даже за те несколько месяцев, что Селия провела здесь, она привыкла считать любое нарушение принятых норм вежливости, даже в самых неформальных ситуациях, актом, шокирующим своей грубостью.
Хотя вечер казался довольно теплым, здесь, в этом маленьком покое, было прохладно, и девушка почувствовала, как дрожь пробежала по телу. Она заглянула в глубину арочного проема, туда, где располагалась спальня султана, но там было все ровно так, как позавчера: и молчание освещенной огнем одной свечи комнаты, и сводчатый потолок, полный сумрачных теней.
— Сейчас ты выглядишь совсем по-другому, — обернулась Селия к девушке.
— Ха, — издала та саркастический смешок, — ты тоже.
В этот раз она даже не обернулась к своей собеседнице, а вместо этого, изменив позу, постаралась как можно соблазнительней выгнуть спину, чувствуя себя вполне естественно.
— Как твое имя?
— Скоро узнаешь.
— Меня зовут Кейе. Кейе-кадин, да будет тебе известно. — Тон Селии был ровным, и она продолжала говорить, не спуская с девушки глаз. Затем с любопытством спросила: — Сколько тебе лет? Тринадцать? Четырнадцать?
— Откуда мне знать? — пожала та плечами. — Во всяком случае, я моложе, чем хасеки. Та вообще уже старуха, ей точно больше двадцати. И моложе тебя. Он ведь именно таких и любит? Чтобы тело было совсем юным.
— Может быть — Селия не сводила с девушки озадаченного взгляда. — А может, и нет.
Она обхватила себя руками, стараясь согреться. Ягодицы и ноги ее стыли от холода.
— Почему здесь так прохладно?
Девушка принялась легонько растирать ладони и предплечья, которые покрылись гусиной кожей и побледнели, замерзая.
— Ты что, ничего не замечаешь?
