Карандаш быстро побежал по листу, начертав несколько линий, и, оставив записку на видном месте, она стремглав бросилась обратно. Селия в полной тишине мчалась через залитые лунным светом сады, поднималась вверх по ступеням одних лестниц, спускалась вниз по другим, бежала мрачными, без единого окна, коридорами.
Достигнув дворика, в который выходила дверь ее собственной комнаты, она остановилась, удивляясь тому, каким легким оказалось то, что прежде так страшило. Как ни пугала ее Аннетта, но вот она только что тайно побывала за Дверью Птичника, и ничего не произошло. За ней никто не подглядывал, или же они просто не сумели ее выследить! Здесь все оставалось по-прежнему, тени лежали на тех же местах, ничуть не сдвинувшись, должно быть, она успела добежать до тайной двери гарема и вернуться, затратив на все не больше десяти минут.
Возбужденная успехом, Селия не могла принудить себя вернуться в спальню. Вместо этого она, подстегиваемая любопытством, осмелилась на очередное безумство. Девушка тихонько скользнула к дверям покоев Гюляе-хасеки, увидела, что одна из дверей повисла на сломанной петле, и заглянула через образовавшуюся щель внутрь комнаты.
Все здесь имело такой вид, какой приобретает помещение, оставленное в спешке: на полу валялась разбитая чашка, крошечная скомканная салфетка была отброшена в сторону, забытые цветы увядали в вазе. Внезапно девушка почувствовала, как что-то мягко касается ее босой ступни, наклонилась и увидела маленькую, расшитую блестящими нитками туфельку. Чувство острой боли сжало горло Селии.
Она отошла от двери и направилась в свою комнату, как вдруг, взглянув наверх, заметила — или это ей только показалось — неясный промельк над плоской кровлей. Девушка замерла. Вот опять, теперь более отчетливо. Это был тусклый свет чьей-то лампы, горевшей прямо над дверным проемом. Кто-то бродил по покоям Гюляе-хасеки.
Селия заколебалась. Не хватит ли с нее приключений на одну ночь? Нет, скорее наоборот, она убедилась в том, что перемещения по территории дворца вполне возможны; если вам не занимать храбрости, то многое можно увидеть, оставаясь незамеченной. Еще несколько минут не играют никакой роли. Она прокралась на секунду к себе и настороженно вгляделась в темноту собственной комнатки. Здесь все оставалось как прежде, ни одна из служанок даже не шелохнулась. Девушка повернулась и на цыпочках побежала обратно.
Ступив за порог покоев хасеки, она огляделась. Никого, здесь тихо, как в могиле. И ей на ум пришел разговор, который состоялся у них с Аннеттой в тот день, когда был обнаружен в садах глава черных евнухов, а Эсперанца Мальхи оставила у дверей в комнатку Селии горстку разноцветного песка. Что сумела разглядеть Аннетта и не увидела сама Селия? Что сказала потом?
«Довольно умно, — услышала она мысленно слова подруги. — Имеется по меньшей мере три выхода. Должно быть, ее комнаты соединяются с хаммамом валиде».
Аннетта тогда заметила, что комнаты хасеки расположены в двух этажах и имеют не один вход, а несколько.
Селия огляделась, в этот раз более внимательно, и почти сразу заметила еще одну дверь, она находилась как раз напротив ее собственной и вела, как и предположила Аннетта, в купальни валиде. Но ни одного признака того, что существуют еще и другие двери, или того, что в помещении имеется верхний этаж, девушка не обнаружила. Только ряд маленьких чуланов, встроенных в стены. Она подошла к одному из них, открыла и заглянула внутрь. Не считая свернутого валиком матраца, ничего. Подошла к другому, попыталась открыть дверцу, но та не поддалась так легко, как первая. Селия поднажала и справилась с упрямицей, но и этот шкафчик был совершенно пустым.
Значит, Аннетта ошиблась. Если над помещениями и располагались другие, вход в них был не отсюда. Селия вздрогнула, внезапно ею овладела усталость, видимо вследствие пережитых волнений. Но в ту минуту, когда она собралась покинуть комнату, ее внимание привлек легкий шумок, тихий, но отчетливый, будто чья-то нога шагнула на скрипнувшую половицу. И послышался он как раз над тем первым чуланчиком, который она открывала. Девушка быстро подбежала к нему опять, распахнула, внимательно оглядела. Ничего. Тогда она вынула скатанный матрац и тут же обнаружила, что в задней стене этого маленького шкафа имеется еще одна дверца, скрывающая ведущие наверх ступени.
Потолок низко нависал над узкой винтовой лестницей, и Селия едва могла здесь выпрямиться без того, чтобы не стукнуться об него. Она пожалела, что не догадалась захватить с собой свечу, но, к счастью, в лунном свете каждая ступенька виднелась вполне отчетливо. Девушка торопливо взбежала по ним и, преодолев последнюю, оказалась в чердачном помещении с плохо пригнанными половицами и сводчатым потолком. На этот купол, едва заметно возвышавшийся над покоями хасеки, и указывала в тот день Аннетта. И именно отсюда, Селия была уверена, мелькнул свет лампы, который она увидела со двора.
Небольшой чердак выглядел абсолютно пустым, если не считать густой паутины, затянувшей его по углам. Над полом растекался и струился вверх затхлый запах гниющей рафии. Похоже, здесь никто не жил, разве что использовал площадку в качестве тайного наблюдательного поста. По всему основанию купол был прорезан маленькими отверстиями, пропускающими обильный лунный свет. Прильнув к одному из них, Селия сразу поняла, что отсюда можно следить не только за теми, кто пересекает дворик, но и за дверьми обоих покоев — ее и Гюляе.
Едва оторвавшись от наружного отверстия, девушка обнаружила рядом с ним вторую дверь, низко прорезанную в этой же стене. На первый взгляд она чрезвычайно походила на дверцу чулана, но когда Селия нагнулась, чтобы открыть ее, то увидела, что на самом деле эта дверца ведет в следующий проход, в дальнем конце которого, приглушенное расстоянием, мерцало слабое пятно света.
Селия сделала шаг за дверь и попала в очень низкий и узкий лаз, явно более старый, чем остальные помещения дворца; казалось, он предназначался лишь для временного использования. Она припомнила рассказы о том, что новый султан перед переездом в этот дворец велел многое перестроить в нем. Возможно, коридор, в котором она сейчас находилась, являлся частью более древних помещений и его, вместо того чтобы разрушить, просто закрыли новыми стенами.
Согнувшись почти вдвое, девушка двинулась вперед, идти приходилось буквально на ощупь, вытянутыми руками касаясь стен. Коридор петлял, ей все время приходилось поворачивать, временами то спускаться, то подниматься по каким-то ступенькам. В конце концов она совершенно перестала ориентироваться, откровенно не понимая, над каким из помещений находится. Сначала Селия полагала, что должна быть над хаммамом валиде, но скоро ей стало казаться, что верхний коридор, по которому она ползла, проходит параллельно нижнему, ведшему к входу в апартаменты валиде-султан, а затем во дворик карие.
За следующим поворотом Селия внезапно увидела, что проход раздваивается. Один его рукав круто уходил вниз и налево, в то время как другой спускался вправо и был при этом таким низким и узким, что девушка сначала усомнилась, может ли по нему пробраться человеческое существо. Уж не говоря о возможности взять с собой лампу.
И в этом коридоре царила кромешная тьма. Единственным источником освещения здесь была луна, но сейчас купол со сквозными отверстиями, пропускавшими ее свет, остался далеко позади. Селия неловко опустилась на четвереньки, собираясь ползти вперед, и у нее сразу заболели шея и затылок. До добра это предприятие не доведет, ей следует вернуться. Может быть, пятнышко света ей просто померещилось? На ум пришли бесчисленные истории об ифритах и гулях.[58] Их считали душами умерших карие, брошенных возлюбленных султана, которые умерли от тоски или были брошены по его приказу в темные воды Босфора.
«Нет-нет, я не стану думать о таких глупостях», — приказала себе Селия, возвращая потерянное самообладание.
В лазу, уходившем влево, царила кромешная тьма, но, приглядевшись повнимательнее к правому, она уловила в его глубине слабое, чуть сероватое мерцание света.
Девушка набрала в грудь побольше воздуха и двинулась в путь по правому коридору. Под босыми ступнями чуть слышно поскрипывал неизвестного происхождения мусор; запах гниющего дерева наполнял ее ноздри ужасным зловонием. Что-то еще более отвратительное — вонь птичьих испражнений, смрад разлагающихся трупов грызунов? — мешало ей дышать, вызывая тошноту.
Лаз все сужался и сужался, и скоро Селия обнаружила, что едва ли сможет еще продвинуться вперед
