увлекать Роберта Бойля — настолько, что он и сам проводил тайные эксперименты по трансмутации вещества. Дабы завуалировать свой интерес, он начал записывать свои отчеты об этих опытах очень сложным и разнообразным секретным шифром с использованием латинского, греческого или древнееврейского алфавитов. Как было показано в 1992 году, эти зашифрованные тексты составили сотни страниц. Напрашивается вопрос: от кого скрывались эти тексты? И почему? По меньшей мере, это свидетельствует о той серьезности, с которой Бойль относился к алхимии.
Бойль, как теперь ясно, был твердо убежден, что порошок алхимиков существовал. И, более того, он был убежден, что адептам — посвященным в искусство — был хорош известен секрет его изготовления и использования. Он приложил немалые усилия, чтобы связаться с этими адептами и получить доступ к их секретам. Неизвестно, увенчались ли успехом его старания; однако он высказал несколько очень любопытных утверждений по этой теме.
В одном неопубликованном диалоге, хранящемся в Королевском обществе в Лондоне, Бойль говорит о своем убеждении, что «красный порошок», полученный из философского камня, существовал и находился в руках посвященных и что он мог использоваться не только для изготовления лекарственных средств или превращения базовых металлов в серебро и золото, но и для общения со сверхъестественными силами.
Бойль, в конечном счете обнаружил то, что он именовал «тонкой» ртутью для алхимического применения, но так и не поведал о том, как ее изготовил. Он также втайне изготовил — или получил — некий алхимический порошок, который он назвал «красной землей». После своей смерти, в 1691 году, он оставил порцию этой «красной земли» своему другу Джону Локку — философу и члену Королевского общества. Локк передал какую‑то ее часть дальше, еще одному другу — сэру Исааку Ньютону, который с 1703 года находился на посту президента Королевского общества, а значит, в самом сердце формирующейся академической науки.
Монументальная фигура в истории науки, Ньютон разделял этот сильный интерес к алхимии. Сообща с Бойлем он имел тайные встречи с алхимиками — тогда как публично они их высмеивали.
Огромный интерес Ньютона к алхимии скрывался многие годы. Когда он умер в 1727 году, многие его бумаги были сожжены; многие другие были помечены «не для печати» и хранились в семье. Масштаб его алхимических интересов выяснился только тогда, когда в 1936 году эти бумаги были выставлены на аукционе в Лондоне. 121 лот из выставленного на аукционе касался алхимии. В результате ученым открылся доминирующий характер этих алхимических интересов в его жизни. Стало ясно, что Ньютон твердо верил в то, «что древним некогда были известны
Профессор Бетти Доббс, изучавшая бумаги Ньютона, пришла к выводу, что «можно смело говорить… что алхимические теории Ньютона настолько прочно покоились на их базовых основаниях, что ему никогда не приходило в голову отрицать их экспериментальную надежность…».
Мы вполне можем сомневаться в реальности успехов Фламеля или Дастина в изготовлении философского камня и превращении базового металла в золото. Это было давно, и, возможно, в поздних отчетах были допущены какие‑то существенные вольности. Но учитывая научную строгость, с которой проводили свои опыты Бойль и Ньютон, мы вправе задаться вопросом, а что же на самом деле так поглощало их интерес. Безусловно, что‑то поглощало. Но как нам следует понимать их длительную увлеченность продолжительным опытом с ртутью, когда они надеялись создать небывалую красную субстанцию — камень или эликсир?
В их случае алхимический процесс не мог быть исключительно символическим, коль скоро Бойль и Ньютон хорошо осознавали разницу, да и в любом случае, если бы он был символическим, то у Бойля не было бы причины использовать замысловатые шифры, а у Ньютона — засекречивать свои бумаги. Не могли ли алхимики открыть некие методы, которые еще только предстояло разработать ортодоксальной науке, но которые были обнаружены Бойлем и Ньютоном?
Не может ли быть так, что многократные перегонки или медленное нагревание в течение длительных периодов времени способны вызывать такое изменение в простом или сложном веществе, что оно в буквальном смысле может превращаться в продукт с весьма экстраординарными свойствами?
Было ли нечто подобное когда‑нибудь продемонстрировано современной наукой?
На это можно прямо ответить — да.
Заставить небеса раскрыться
Из сочинений Зосимоса очевидно явствует, что алхимия, какие бы физические секреты она ни скрывала, стала химической метафорой того же духовного поиска, который является подспудной целью герметического учения. Духовный поиск, который приходилось скрывать, поскольку слишком часто его боялась и яростно преследовала как гражданская, так и религиозная власть.
Дистилляция первого материала — ртути — в течение длительного периода времени посредством ровного нагревания до получения «философского камня» являлась одновременно и практическим упражнением в аскезе, и символом успехов, достигаемых в очищении внутреннего существа алхимика. Вот как мы должны понимать сказанное Зосимосом другу, женщине‑алхимику по имени Феосбия: «Делай это, пока не станет совершенной твоя душа». Алхимия, согласно Зосимосу, являлась божественной тайной.
В предыдущей главе мы обращались к «Поймандру», первому тексту в собрании Книг Гермеса Трисмегиста, известном как
Зосимос наставлял Феосбию: «Не блуждай в поисках Бога; но сиди спокойно дома, и Бог, который везде и повсюду… придет к тебе».
Этот процесс создания «камня» нередко выражался символически, словно то было рождение, следовавшее за длительным периодом беременности. Это хорошо — пускай и криптографически — передано женщиной‑алхимиком Клеопатрой:
«Ибо, как птица согревает свои яйца теплом своего тела и приводит их к назначенному сроку, точно так же и вы согревайте вашу смесь и приводите ее к назначенному сроку… готовьте ее на умеренном огне… Затем снимите ее с огня; и когда душа и дух соединятся и станут одним, бросьте на тело из серебра, и вы будете иметь золото, какого не содержат сокровищницы царей».
Она продолжает: «Узрите тайну философов, которую наши отцы поклялись вам не открывать и не разглашать. Она имеет божественную Форму и божественное Делание».
Секрет оставался сокрытым, но никогда не утрачивался. Более того, английский масон и алхимик семнадцатого века, хранитель древностей и известный коллекционер, в честь которого был назван музей, Илайес Ашмол пояснял во введении к своему компендиуму британской алхимии, который он опубликовал в 1652 году, что алхимик «не столько радуется тому, что он может изготовить Золото и Серебро… сколько тому, что он видит, как раскрываются небеса…».
ГЛАВА 12. РЕИНКАРНАЦИЯ
3 декабря 1990 года в городке Джармсала, резиденции тибетского правительства в изгнании, что
