Социальное прогнозирование

Со своей стороны, представители «апокалипсического» те­чения, опиравшиеся преимущественно на философию экзис­тенциализма, тейярдизма или неопозитивизма, вообще сомне­вались в совместимости социальных последствий научно?тех­нической революции с дальнейшим существованием челове­чества и расходились только по вопросу о том, когда и как именно погибнет современная западная цивилизация. Типич­ное произведение этого направления – книга западногерман­ского философа?экзистенциалиста К. Ясперса «Атомная бом­ба и будущее человечества» (1962). Это течение, поначалу даже еще более слабое и еще менее авторитетное, чем предыдущее, выдвинулось вскоре на первый план, однако претерпело при этом серьезные изменения.

Как уже говорилось, вплоть до 1970 г. «Год 2000» Кана и Винера продолжал находиться в центре внимания футурологов. В пылу дебатов мало кто заметил, что обстановка уже с 1967—1968 гг. начала изменяться и примерно к 1971—1972 гг. изменилась ради­кально. На господствующее течение в этот период обрушились три «антифутурологические волны» такой силы, что его буквально смы­ло с «переднего края» футурологии. Плохо пришлось и конвергенционистскому течению, представители которого были деморализо­ваны и, можно сказать, почти начисто стушевались.

Начало сдвигу было положено всем памятными политическими кризисами конца 60?х годов, молодежными «бунтами» и т.д. Эти кризисы привели в действие механизмы цепной реакции сложного ряда социальных, политических и идеологических последствий, в том числе вызвали «антифутурологические» настроения.

Первая «антифутурологическая волна» была связана с расту­щей тревогой мировой общественности по поводу прогрессирую­щего загрязнения окружающей природной среды. Она нарастала исподволь, долгие годы, а в конце 60?х гг. обрушилась лавиной. Здесь, видимо, сыграли роль многие факторы: и стремительный рост мас­штабов загрязнения у всех на глазах, и те весомые «капли», которые переполняют чашу терпения людей, и безотрадные прогнозные дан­ные на будущее с первых же шагов «технологического прогнозиро­вания», которые стали достоянием гласности, и попытки некоторых политиканов нажить себе политический капитал на тревоге и недо­вольстве общественности, и стремление монополий нажить себе на том же самом уже не только один политический капитал, и попытки правящих кругов западных стран переключить внимание обществен­ности с политико?экономических проблем на экологические, и мно­гое другое.

Как бы то ни было, факт остается фактом: «экологическая волна» конца 60?х – начала 70?х гг. взметнулась сотнями книг и тысячами статей в защиту природы, сделалась предметом страстных дискуссий, предвыборных кампаний и парламентских распрей. Она была умело использована монополиями в их междоусобной борьбе, привела к возникновению на Запа­де специальных правительственных учреждений по охране природы и решительно подорвала в глазах западной обще­ственности престиж мажорных прогнозов. Стало «неприлич­ным» говорить о каком?то безоблачном «постиндустриальном обществе», игнорируя общую тревогу насчет того, что станет с Землей. «Никакой футурологии без экологии» – эти слова, произнесенные на одной из научных конференций в те годы, можно было бы поставить эпиграфом к новому этапу эволю­ции футурологии.

Достаточно сравнить книгу Кана и Винера, допустим, с книгой американского социолога Р. Фолка «Наша планета в опасности» (1971) – настоящим набатом тревоги, заглушавшим ликующие фанфары прежних лет, чтобы убедиться в том, насколько существенно было дискредитировано в глазах мировой общественности господство­вавшее течение.

Вторая «волна» накатилась буквально следом за первой. Нача­лись поиски «виновника» загрязнения природной среды. Таковым была признана энергетика, основанная на сжигании невосполни­мых ресурсов нефти, газа и угля; материально?сырьевая база с ее «вскрышными разработками» и сведением лесов на миллионах гек­таров; промышленность, захватывающая сельскохозяйственные уго­дья, отравляющая воду и воздух; автотранспорт, соревнующийся с промышленностью в отравлении воздуха, убивающий сотни тысяч и калечащий миллионы людей ежегодно; конвейеры на заводах, изма­тывающие и отупляющие рабочих; «сверхурбанизация», приводя­щая к противоестественному скоплению многомиллионных масс людей в гигантских «супергородах» – мегалополисах и т.д. Раз­вернулась кампания по «оцениванию технологии», повторившая все перипетии экологической кампании вплоть до создания междуна­родной ассоциации и правительственных учреждений специально по этой проблеме. О размахе и характере движения можно судить, например, по книге американских футурологов М. Сетрона и Б. Бартока «Оценивание технологии в динамической среде» (1974).

«Технологическая волна» по накалу страстей и скорости нарас­тания первоначально грозила перехлестнуть первую, но в конечном итоге примерно к середине 70?х гг. слилась с ней. Ее значение трудно переоценить. Ведь, по сути дела, ставился вопрос о качественно но­вой концепции научно?технического прогресса как в принципе уп­равляемого явления. Ясно, что от того, как сложится эта концепция, во многом будет зависеть характер дальнейшей эволюции футуро­логии.

Перефразируя приведенное выше высказывание одного из участников футурологических конференций, можно сказать, что лозунгом начала 70?х гг. на Западе сделался тезис – «Никакой футурологии при современной технологии». Это тоже было тягчай­шим ударом по господствовавшему течению, которое целиком ба­зировалось на «современной технологии» и оптимистично про­ецировало в будущее наблюдавшиеся тенденции развития научно?технического прогресса.

Третья «волна» возникла почти одновременно со второй. Она выразилась в оживлении давно существовавшего на За­паде антисциентистского течения с его отрицанием науки как конструктивной формы общественного сознания, обвинениями в се адрес, сводившимися к тому, что якобы именно она породила гонку вооружений, развитие атомного, химического, бактериологи­ческого оружия массового поражения, загрязнение природной сре­ды, демографический и информационный «взрывы», многочислен­ные тупики и кризисы середины XX века. Представители этого те­чения обвиняют ученых в том, что они якобы превратили науку в некую «священную корову», в нечто вроде новой религии и ведут привольную жизнь новоявленных жрецов, которых не трогают тре­воги и беды человечества. Отсюда – призывы «упразднить науку», заменить ее новыми формами общественного сознания, какими именно – неясно даже авторам подобных призывов.

Отзвуки подобных настроений можно было обнаружить, на­пример, в выступлениях американского священника Дж. Плат­та, сведенных в его книгу «Шаг к человеку» (1966). «Экологи­ческий» и «технологический» кризисы дали такого рода взгля­дам как бы второе дыхание. Число выступлений в этом духе резко возросло. Правда, и третья «волна» вскоре слилась с первой. Но свою роль в подрыве «кредитоспособности» господствовавшего течения – лучшей мишени с антисциентистских позиций трудно было и придумать! – она также сыграла.

Под этими ударами облик футурологии стал заметно менять­ся. Господствовавшее течение осталось преобладающим по чис­лу представителей и произведений, но оказалось дискредитиро­ванным, оттертым на второй план в глазах западной обществен­ности и претерпело немаловажные изменения. Оставаясь в прин­ципе на своих прежних позициях, его представители учли новую конъюнктуру, включив в свои концепции мотивы «экологическо­го кризиса», «переоценки технологии», а иногда и антисциентизма. Они сделали гораздо более изощренной свою аргументацию и намного убавили мажорный тон прогнозов. Это относится даже к последующим работам Г. Кана – наиболее радикального и «стойкого» представителя данного течения, в частности, к его книгам, вышедшим в те годы: «Растущая японская сверхдержава: вызов и ответ» (1970), «Грядущее: размышления о 70?х и 80?х гг.» (1972, в соавторстве с Б. Брюс?Бриггсом), «Следующие 200 лет» (1976, в соавторстве с У. Брауном и Л. Мартелем). В еще большей мере это относится к работам Д. Белла и других «постиндустриалистов».

Д. Белл представил свой доклад о «постиндустриальном обще­стве» на VII Международном социологическом конгрессе (Болга­рия, Варна, 1970), внеся некоторые поправки по сравнению с докла­дами на «Комиссии 2000 года» в 1965—1966 гг., опубликованными в сборнике «Навстречу 2000 году» (1968). Но времена настолько изме­нились, что частных поправок оказалось недостаточно.

Доклад Белла вызвал резкую заочную критику (сам автор на кон­гресс не явился). Социологи вынесли ему приговор: «Старомодно». Наверное, эта оценка не осталась для Белла безразличной. Во всяком случае на следующий год он выступил в журнале «Сэрвей» (1971, № 2) с большой статьей «Постиндустриальное общество: эволюция идеи», а в 1973 г. выпустил монографию «Приближение постиндустриаль­ного общества: экскурс в социальное прогнозирование». Здесь мы видим существенные новации.