его первобытной форме с еврейством. «Христианство, — по его словам — это иудаизм, насколько он доступен большинству, а всё таки иудаизм!» или «христианство — дополненный иудаизм либо ничто», иначе говоря, — христианство есть иудаизм, приноровленный к «низшему уровню язычников»…
Далее, в романе Конингсби, д’Израэли пишет:
«Римский католицизм, должен быть почитаем, как единственная, доныне существующая еврейско- христианская церковь. Все другие из основанных апостолами церкви исчезли, одна римская стоит по- прежнему, и как бы ни были чрезмерны её вожделения на пути средних веков, не следует забывать о её первобытном характере, когда ещё не были утрачены ею благоухания рая».
Итак, очевидно, что если Биконсфильд и признаёт какой-нибудь нравственный авторитет за папским престолом, то отнюдь не ради самого Рима, а ради отблеска Палестины, которого, впрочем, как утверждает он же, теперь и следов не осталось.
Однако, энтузиазм автора вскоре гаснет и уже в своём «Лотаре» Биконсфильд относится к католическому клиру весьма непочтительно, установленные им религиозные церемонии называются языческой переделкой истинного культа. Сообразно с этим, требуя сегодня свободы католикам как старшим сыновьям великой еврейской семьи, Биконсфильд завтра переходит на сторону англиканской церкви, действительной, по его новому уверению, наследницы иерусалимских преданий. Такой аргумент бьёт с особой меткостью в странах протестантских, как Англия, где Библия служит первой книгой для чтения детям, где юноши обучаются истории еврейского народа раньше, чем своей собственной, и где умственная атмосфера во всех классах общества пропитана иудаизмом. Для протестанта Иерусалим так же священен, как Рим для католика. Это обаяние Иерусалима, проходящее через все главные его романы, д’Израэли окрестил именем «азиатской тайны» (Asian mistery), а затем всемирно эксплуатировал эту «неразгаданную» тайну во славу своих единоплеменников. Отсюда не труден был переход и к положениям, что
Подобный вывод блистательно иллюминируется хотя бы пресловутым Бловицем, — парижским корреспондентом Times, который на вопрос румынской королевы отвечал, что он родился в Богемии от израильских родителей, а пишет из Франции на английском языке pour le roi de Prusse, или же — бывшим духовником императрицы Евгении и образцом всех добродетелей Ицкою Бауэром, сделавшимся в 1870 году шпионом Бисмарка, а после войны открывшим в Брюсселе кафе-шантан.
Не даром, стало быть, называя д’Израэли Гладстон иностранцем, в жилах которого нет ни капли английской крови.
Следует ли за сим рассматривать политические эксперименты этого чистокровного еврея, который, оставаясь неизменным врагом «великого старика», его идей и реформ, а в частности, даже его билля об отмене продажи чинов в армии, и обзывая изменником О’Жоннеля, сам же нагло изменяя своему благодетелю Роберту Цилю, вполне, кажется, заслужил аттестацию, данную ему Карлейлем. Запятнав его политику шутовской кличкой, знаменитый историк презирал лидера ториев, «как еврейского колдуна, отплясывающего свою безумную сарабанду на брюхе английского народа».
Увы, д’Израэли делал своё сатанинское дело, ничтоже сумняшеся. Он ненавидел Россию именно как еврей и на берлинском конгрессе явился мстителем за своих «угнетённых» соплеменников при благосклонном, правда, участии «честного маклера» Бисмарка и полуеврея Ваддигтона, французского посла, в свою очередь сводившего с нами счёты за нашу воистину безрассудную политику в 1870 году. Отказавшись от всех своих успехов в Семилетнюю войну и погубив цвет русских войск под Фидландом, Прейсиш-Эйлау, а в особенности под Аустерлицем pour le roi de Prusse, мы не ограничились этим. Разрешая той же Пруссии добивать Францию после Меца и Седана, мы сами подготовили себе всё дальнейшее. Неспособность же, чтобы не сказать хуже, дипломатии нашей после турецкой войны 1877/8 годов роковым образом повлекла за собой как потерю важных результатов, добытых Румянцевым-Задунайским, Суворовым и Дибичем-Забалканским, значит, и вынужденный компромисс наш с Австрией, т. е. отказ от Константинополя уже навсегда, так и нашу Порт-Артурcкую авантюру. Громадная задолженность России, прямо из этих ужасных невзгод проистекающая и бесплодные потоки крови нескольких поколений, нами пролитые для завоевания Европейской Турции и Манчжурии, являются, вдобавок, премией за наше бесславие. В частности, отправляясь на освобождение Болгарии тридцать лет тому назад, мы также ни о чём понятия не имели, как не знали даже того, что по сравнению с нашим мужиком турецкая райя благоденствует, а с другой стороны, что примеры Сербии и Румынии достаточно засвидетельствовали безнадёжность политического подчинения нам болгар. Непостижимая близорукость в этом направлении усугубилась полной нашей неспособностью обосновать какие-либо торговые связи с их прекрасными и богатыми странами. Мы всё ещё сентиментальничали, пока англичане и евреи не захватили всего, оставив на нашу долю страшные потери, горькие разочарования и беспросветную нищету. Мудрено ли, что к берлинскому конгрессу сама Франция успела позабыть, как всего за два года раньше мы спасли её от новой «операции» Бисмарка, грозившего на этот раз «saigner а Blanc» (выточить и сукровицу).
Таковы по нашей собственной вине были те условия, которыми воспользовался в Берлине великобританский премьер ad majorem Israeli gloriam.
Если таким образом мы сами вновь открыли Англии случай обеспечить против нас свои коммерческие и другие интересы и создать новые пути порабощения нашего естественного союзника — Азии с перспективой уничтожения флота и политического престижа России, когда мы решимся на что-нибудь по- прежнему необдуманное, то на современные последствия мы, строго судя, и жаловаться не вправе. Vae victis! говорили римляне. Кого же винить нам кроме самих себя, если на свою долю мы изловчились накликать лишь горе и стыд, даже когда бываем победителями? Мудрено ли, что в Берлине мы встретили врага в лице самой Франции, и что конгресс был, в сущности, уголовным судом над нами по ложному доносу еврейства, сумевшего отождествить своё дело с выгодами «просвещённых мореплавателей»?!..
Англия живёт торгашеством и промышленной эксплуатацией других народов. Она одна ежегодно производит столько мануфактурных изделий, что при экономии их десять раз хватило бы на все пять частей света. Отсюда всякий чуждый фабрикант или заводчик — её вра г. Поэтому для неё, безусловно, необходимо создавать затруднения и препятствия к развитию производства в других странах, в особенности же — мешать иностранной мануфактурной промышленности, так как всякий прогресс этого рода грозит лишить ей монополии и готовит ей соперничество не на жизнь, а на смерть.
Избежать погрома возможно, только оставляя народы в промышленном детстве и поддерживая в их среде войны и анархию.
При содействии евреев и франкмасонов, Англия так и поступает. Indocti discant et ament meminisse periti!..
Взгляните на глобус или постарайтесь мысленно охватить такие пространства, как от Гудзонова залива до Огненной земли, от Шпицбергена до Цейлона, от Нордкапа до Мыса Доброй Надежды, от Кантона до Финистерре. Повсюду, за редкими исключениями, вы увидите красные пятна. Это кровь, пролитая англичанами.
Китай, научающийся искусству разрушать в школе своих же победителей; Индостан, Египет, Канада,
