Вера в горниле Сомнений. Православие и русская литература в XVII-XX вв.

навязанной самому себе необходимости проповедовать 'новую веру', он продолжает создавать подлинные шедевры. Таков небольшой рассказ 'После бала' (1903), написанный, по признанию автора, 'в один день'.

Здесь Толстой — глубокий психолог, раскрывающий некий важный, внешне парадоксальный закон нравственного восприятия человеком событий и характеров, с которыми он приходит в соприкосновение.

Толстой высветил нравственную основу чувства любви, внутренней склонности человека к человеку. И внутреннего отталкивания человека от человека. Через поведение отца рассказчик уяснил для себя в любимой девушке ту нравственную порчу, о которой, скорее всего, она не догадывалась и сама, но которая стала для него бесспорной. Внутренняя безнравственность не может быть совместима с любовью.

В рассказе 'После бала' Толстой исследует то неуловимое, незаметное для стороннего взгляда сцепление обстоятельств, что отражают важнейшие закономерности внешней и внутренней жизни человеческой. В этом — одна из сущностных особенностей толстовского эстетического мышления, проявившаяся (в разной мере) во всём его творчестве. Он сам указал на это в известном письме Страхову от 23–26 апреля 18 76 года (непосредственно касаясь романа 'Анна Каренина', но по сути выявляя отличительную черту своего образного мировидения): 'Во всём, почти во всём, что я писал, мною руководила потребность собрания мыслей, сцепленных между собой, для выражения себя, но каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берётся одна из того сцепления, в котором она находится. Само же сцепление составлено не мыслью (я думаю), а чем-то другим, и выразить основу этого сцепления непосредственно словами никак нельзя; а можно только посредственно — словами описывая образы, действия, положения'. В том же письме Толстой пишет о 'бесконечном лабиринте сцеплений, в котором и состоит сущность искусства'.

Отображение всеобщего сцепления событий, обстоятельств, характеров особенно зримо проявляется у Толстого в соединении с панорамным зрением, способностью широкого мысленного охвата необозримого пространства всего бытия географического, временного, экзистенциального. Так было в 'Войне и мире'.

Подобное мы видим в одном из последних шедевров Толстого — повести «Хаджи-Мурат» (1896–1905). Толстой сцепляет в едином пространстве — действия, мысли, душевные состояния царя, и простого солдата, и скромного офицера, и важного вельможи, и многих и многих, порой самых незначительных персонажей. Автор прослеживает, как поступок или даже отдельное душевное движение человека откликается и сказывается на другом конце долгой цепи событий и обстоятельств, в участи совершенно далёких и никак видимо не связанных с этим человеком людей. По внешности незначительные события, случайные и не стоящие внимания, становятся причиной складывающихся судеб, важнейших последствий в жизненных движениях людских. Например; 'Благодаря дурному расположению духа Николая Хаджи-Мурат остался на Кавказе, и судьба его не изменилась так, как она могла бы измениться, если бы Чернышёв делал свой доклад в другое время'. В конечном итоге жизнь человека попала в зависимость от времени доклада военного министра царю.

Толстой исследует и сцепление обстоятельств, принадлежащих к сущностно различным уровням бытия. Главный герой, Хаджи-Мурат, принадлежит скорее уровню природы, как тот 'чудный малиновый, в полном цвету, репей', оказавшийся бессмысленно погубленным случайной волей человека. И недаром это столь незначащее событие, погубление репья, вызвало в воображении писателя дальнейшее сцепление многих событий, ставших основой содержания повести. Хаджи-Мурат, это дитя природы, натуры, также как и загубленный репей, бессмысленно гибнет в соприкосновении с фальшью и жестокой корыстной силой, олицетворённой для автора фигурой царя.

Ещё больше полнота причинно-следственных сцеплений отобразилась Толстым в повести 'Фальшивый купон' (1904), но достоинства этого произведения снижены из-за авторского навязывания ему религиозно-морализаторской тенденции. Толстой следует здесь не от образа к идейному осмыслению его, а от заданной идеи к образно-художественной системе, что определяет жесткий схематизм и содержания, и формы повести, преодолеть который даже Толстой оказался не в состоянии.

Все события 'Фальшивого купона' перетекают по закону причинно-следственных сцеплений из одной формы в другую, отливаясь в конкретные проявления добрых или злых действий многих персонажей повествования. Начальный дурной поступок — подделка денежного купона влечёт за собой цепь многих недобрых дел, подчиняющих себе всё большее число своих совершителей. В этой цепи — обманы, грабежи, убийства; и каждое звено-событие тянет за собой новое, часто более тяжкое, чем то, какое побудило его совершение.

Питательной почвой для появления и расширения злых дел становится ложь цивилизации, опровергающей законы добра, живущего в сознании народа. Остановить развитие зла может, по мнению Толстого, одно непротивление злу силой. Тогда как противление служит лишь порождению нового зла и продлению цепи следующих одно за другим преступлений.

Осуществлять непротивление злу человек может (для Толстого сомнения в том нет) лишь вне Церкви, и поэтому как проявление доброго дела, противостоящего злу, автор показывает создание секты, во главе которой встали некий портной и крестьянин Иван Чуев, постигшие истину посредством самостоятельного разумения Евангелия.

Сектанты всех мастей становятся, нужно заметить, особенно любимы Толстым, и в жизни и в творчестве: прежде всего из-за их противодействия Православию. Недаром так деятельно помогал он духоборам, недаром одним из носителей авторской идеи стал в романе «Воскресение» также некий сектант, с которым Нехлюдов беседует в остроге. В 'Фальшивом купоне' сектанты показаны как твёрдые носители правды Христовой, и Церковь оказывается бессильной перед ними.

Цель автора 'Фальшивого купона' была несомненно благая, но фальшь самой схемы, под которую он пытался подогнать жизнь, способна привести к опасному результату, ибо малая художественность и примитивизм образной системы могут опорочить самые добрые намерения.

В последний период творчества Толстой создаёт ряд нравственно-поучительных бытовых повестей, больших и малых, в которых представляет примеры подлинной жизни в Боге либо обличает отступления от Божией правды. Это 'Алёша Горшок', 'Корней Васильев', «Ягоды», 'Бедные люди', 'Что я видел во сне…', 'Сила детства' и др. Все они добры по своему настрою и вполне приемлемы для душеполезного чтения, особенно в детском возрасте.? По жанру это в основном притчи-проповеди, бесхитростно развивающие необходимость служения добру и противодействия злу кротостью и незлобивостью.

Центральным произведением последнего творческого десятилетия Толстого следует признать повесть 'Божеское и человеческое' (1906).

Здесь автор попытался в образной форме воплотить то, о чём он ещё в 'Критике догматического богословия' рассуждал как о цели жизни всех людей: быть сынами Божиими. В 'Божеском и человеческом' Толстой конкретизирует свою мысль, что обусловлено самою образною формой выражения мысли.

Центральный герой повести — благородный революционер Светлогуб, не виновный в предъявленном ему обвинении, но приговорённый к повешению по несправедливому стечению обстоятельств. Именно в нём совершается то духовное преображение, какое должно совершаться в каждом человеке. Оказавшись в тюрьме, Светлогуб впервые серьёзно начинает читать Евангелие, и чтение переворачивает все его прежние понятия о жизни.

Это преображение не укрылось от внимательных испытующих глаз крестьянина-раскольника, душой ощутившего, что этот безвестный «юнош» знает истинную веру. После долгих поисков и сомнений старику открывается эта истина: 'тот юнош с Агнцем был. А сказано: Агнец победит я, всех победит… И кто с Ним, те избраннии и вернии'. Смысл этого утверждения имеет опору в Писании: 'Они будут вести брань с Агнцем, и Агнец победит их; ибо Он есть Господь господствующих и Царь царей, и те, которые с Ним, суть званные и избранные и верные' (Откр. 17, 14).

Агнец же есть Христос.

'На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Который берёт на Себя грех мира' (Ин. 1,29).

В системе толстовского вероучения Светлогуб стал не просто со Христом, но стал и как Иисус, то есть стал сыном Божиим.

Видение старика-раскольника перед смертью — художественный символ всей веры Толстого, итога