было по двенадцать лет, кажется, и они утонули.
Горе родителей было безмерным. Бедная миссис Марч… Доктор тоже стал немного странным, но сильнее всего это отразилось на Дженни. Мне кажется, ее помутившийся рассудок не смог вынести тяжкого бремени вины. В своем безумии она вообразила, будто дети по-прежнему живы, что они преследуют ее… И тогда она принялась убивать снова и снова…
— Это как-то неправдоподобно, вам не кажется? Выходит, все, о чем здесь говорится, — ложь?
— Все. Впрочем, сравните почерки… И потом, то, что касается человеческой души, всегда немного неправдоподобно, не так ли?
Я кивнул. В этом он был чертовски прав. Он откинулся на спинку кресла с удовлетворенной улыбкой.
Стало прохладно. Наступила ночь. Я убрал в портфель журналистское удостоверение «Детективной хроники» и поднялся. Прежде чем выйти, я обернулся, сделал прощальный жест рукой и тихо сказал:
— До свиданья, Захария.
Он не ответил.
Я всматривался в это лицо, освещенное восходящей луной. Блестящие глаза были устремлены в одну точку. Ярко-красные губы искривились в жестокой гримасе, обнажившей зубы. Его руки дрожали.
Я повернулся к доктору Смиту. Он пожал плечами:
— Ну вот. Это все, что можно из него вытянуть.
— Однако у него спокойный вид.
— Не доверяйте внешнему спокойствию. Он крайне опасен. Ни в коем случае нельзя оставаться с ним наедине.
Я был озадачен:
— И он в самом деле?..
— Убивал? Да, он убил более двадцати человек, самым жестоким образом… пока наконец Дженни Морган, несчастная девушка, не начала о чем-то догадываться… Вы слушали магнитофонную запись? Полная неразбериха!
Почувствовав резь в глазах, я отвел их от мертвенно-бледного лица.
— Да, я читал и ее дневник… Она не ожидала нападения настоящего убийцы — она считала его мертвым…
— Он поочередно принимал вид каждого из братьев, и это позволяло ему свободно бродить повсюду, оставаясь неузнанным. Софистическая версия четырехсотметровой эстафеты… Вот почему исчезала еда: он тайком ел по ночам, когда не мог сесть за стол с остальными. В самом деле, для того чтобы открыто появиться на людях, ему приходилось ждать, пока один из братьев не захочет уступить ему свое место. Он менял прическу, одежду — и играл чужую роль. Но он ничего не мог сделать, живя своей собственной жизнью. Он мог только играть роли, написанные для других. Он становился свободным лишь тогда, когда убивал.
Я на мгновение вообразил этого человека, который был пленником доброй воли каждого из «четверняшек». Ненависть и злопамятность, накопившиеся в его больном мозгу… Потом перевернул страницу записной книжки:
— А как ему удавалось скрываться в доме?
— Он жил в маленькой каморке, смежной с комнатой его матери. Он попадал туда через шкаф, в котором не было задней стенки.
Мысль о том, что этот кровожадный маньяк с застывшей улыбкой наблюдал за Дженни Морган сквозь дверцы шкафа, заставила меня вздрогнуть. Подумать только, как часто он находился на расстоянии вытянутой руки от нее…
Доктор Смит снова заговорил:
— Видите ли, когда его мать поняла, что он ненормальный — после убийства девочки, сожженной заживо, и других садистских развлечений в том же духе, — она решила спрятать его, пока его не схватили и не поместили в психиатрическую лечебницу на всю оставшуюся жизнь. Она была готова на все, лишь бы его защитить, — может быть, потому, что он едва не умер, появляясь на свет? Как бы то ни было, они подстроили фальшивый несчастный случай на озере: объявили, что тело якобы вмерзло в лед, а потом, когда лед начал таять, его унесло течением. Но об этом Дженни Морган, конечно, не знала. Они похоронили пустой гроб, и Зак начал свою тайную жизнь.
— Но зачем они пустили к себе Дженни?
— У миссис Марч был сердечный приступ. Ей потребовалась помощница по дому. Они полагали, что недалекая девушка не заметит присутствия в доме еще одного, скрытого обитателя. Они не знали, что Зак начал вести дневник, который и обнаружила Дженни… Для него самого появление Дженни стало кошмаром: до сих пор он был мертв только для внешнего мира, а теперь он не мог открыто появляться даже в собственном доме, в кругу семьи! Должно быть, из-за этого его психика еще сильнее расшаталась, отчего и возросла потребность в убийствах. Тому, что он настолько ассоциировал себя со своими братьями, есть простое объяснение: он не мог существовать иначе, как через них. Впрочем, он ведь писал Дженни: «Я не существую…»
— А что стало с братьями?
— Они оправдывались тем, что не знали о преступлениях, совершенных Заком. Они уверяли, что считали его просто немного странным. Суд признал их невиновными. Доктор и его жена покончили с собой. Он повесился, она наглоталась таблеток.
На самом деле, если бы Лукас, шеф полиции — тогда он еще был лейтенантом, — не поймал убийцу, тот продолжал бы убивать до бесконечности. Поведение мисс Морган показалось лейтенанту странным, так же, как и частота убийств в таком ограниченном пространстве. Разумеется, в то время он еще не знал о существовании дневников и магнитофонных записей…
— А где они были? — перебил я.
— Их нашли в кабинете доктора после его смерти. Должно быть, он пытался защищать сына до самого конца, пока не сломался, но я не знаю, почему он их не уничтожил…
Но не они помогли лейтенанту обнаружить убийцу. В конечном счете это удалось ему лишь благодаря бедняжке Дженни.
В ту ужасную ночь, когда Дженни попыталась убежать, выбравшись через окно, а Зак ее застрелил, она перед самой смертью нашла средство предупредить Лукаса. У нее было с собой письмо, адресованное лейтенанту, которое убийца похитил. Но у нее был еще маленький комочек бумаги, завернутый в пластик — такими пользуются для переписки в тюрьме или в школе. Держите — это копия того, что было на нем написано.
И он протянул мне листок бумаги, который я быстро пробежал глазами:
Лейтенанту Лукасу.
Не слишком приятно думать о том, что, когда вы прочтете это, я буду мертва, но ничего не поделаешь, такова жизнь.
Я знаю, что не очень-то красиво использовать собственный желудок вместо почтового ящика, но это единственное место, куда убийца не доберется.
Теперь вы знаете, что это не самоубийство.
Отомстите за меня.
Прощайте навсегда, я должна идти.
На миг мне показалось, что Дженни Морган здесь, совсем рядом. Потом это ощущение исчезло. Я вернул листок доктору Смиту, который добавил:
— Когда она поняла, что вот-вот умрет, она проглотила эту бумажку. А ведь нет более дотошного человека, чем судебно-медицинский эксперт… Ах ты боже мой, вы только посмотрите на него! Он прекрасен, не правда ли? Улыбающийся, спокойный, любезный… Умиротворенное лицо совершенного безумца… Нежная улыбка Тьмы…
Преступник постепенно сливался с окружающей темнотой — был виден лишь его темный силуэт в
