— Ключ и немного денег. Они вон там.
Девочка подошла к полке, взяла свои вещи и прижала их к груди.
— Это ключ от шкафа, — негромким голосом произнесла она. — От шкафа, в котором сидит Мишель. От нашего тайного убежища.
Жюль и Женевьева обменялись взглядами.
— Я знаю, вы думаете, что он мертв, — запинаясь, продолжала девочка. — Но я все равно возвращаюсь туда. Я должна знать наверняка. Может быть, ему кто-нибудь помог, как вы помогли мне! Может быть, он ждет меня. Я должна знать, я обязана выяснить все до конца! Я могу воспользоваться деньгами, которые дал мне полицейский.
— Но как ты собираешься попасть в Париж, petite?[42] — спросил Жюль.
— Я сяду на поезд. Ведь Париж недалеко отсюда?
Супруги снова обменялись взглядами.
— Сирка, мы живем к югу от Орлеана. Вы с Рахилью проделали очень долгий путь. Но вы шли в другую сторону, от Парижа.
Девочка выпрямилась, собираясь с силами. Она должна вернуться в Париж, вернуться к Мишелю, и она вернется. Она должна своими глазами увидеть, что с ним случилось, какие бы страхи ее ни терзали.
— Я должна уйти, — решительно заявила она. — Из Орлеана в Париж наверняка ходят поезда. Так что я ухожу сегодня же.
Женевьева подошла к ней и взяла ее руки в свои.
— Сирка, здесь ты в безопасности. Ты можешь пожить у нас какое-то время. Мы держим ферму, поэтому у нас есть молоко, мясо и яйца, и нам не нужны продуктовые карточки. Ты можешь отдохнуть здесь, отъесться и вообще поправиться.
— Спасибо вам, — ответила девочка, — но мне уже стало лучше. Мне необходимо вернуться в Париж. Вам необязательно ехать со мной. Я сама справлюсь. Просто расскажите мне, как добраться до вокзала.
Прежде чем пожилая леди успела ответить, сверху донесся протяжный стон. Рахиль. Они поспешили в ее комнату. Рахиль металась на кровати, корчась от боли. Ее простыни промокли и пропитались чем-то темным и зловонным.
— Это то, чего я боялась больше всего, — прошептала Женевьева. — Дизентерия. Ей нужен доктор. Как можно быстрее.
Жюль заковылял вниз по ступенькам.
— Я схожу в деревню, посмотрю, дома ли доктор Тивенен, — бросил он через плечо.
Он вернулся примерно через час, с трудом крутя педали своего велосипеда. Девочка наблюдала за ним из окна кухни.
— Старик куда-то ушел, — сказал он жене. — Его дом пуст. Никто не мог сказать ничего определенного. Поэтому я проехал немного дальше, в сторону Орлеана. Я нашел какого-то молодого врача, попросил его поехать со мной, и он согласился. Но проявил заносчивость и высокомерие и заявил, что у него есть более важные дела.
Женевьева закусила губу.
— Я надеюсь, что он приедет. Скорее бы.
Доктор появился только после обеда. Девочка больше не осмеливалась говорить о возвращении в Париж. Она понимала, что Рахиль очень больна. Жюль и Женевьева слишком волновались из-за Рахили, чтобы уделять внимание еще и ей.
Когда они услышали, что прибыл врач, о чем возвестил лай собаки, Женевьева повернулась к девочке и попросила ее побыстрее спрятаться в подвале. Она объяснила, что этого врача они не знают, потому что раньше всегда обращались к другому. Поэтому лучше принять меры предосторожности.
Девочка подняла крышку в полу, скрывающую ход в подвал, и скользнула вниз. Она сидела в темноте, прислушиваясь к каждому слову, долетавшему до нее сверху. Она не могла видеть лица врача, но его голос ей не понравился — он был резким, скрипучим и гнусавым. Он все время спрашивал, откуда взялась Рахиль и где они ее нашли. Он проявил настойчивость и упрямство. Но Жюль отвечал ему спокойно и рассудительно. Он сказал, что Рахиль была дочерью соседа, который на пару дней уехал в Париж.
Но по тону врача девочка заключила, что он не поверил ни единому слову Жюля. Он рассмеялся очень неприятным смехом. А потом принялся рассуждать о законе и порядке. О marechal Petain и новом ви?дении Франции. О том, что подумают в Kommandatur [43] об этой темноволосой, худенькой маленькой девочке.
Наконец она услышала, как с грохотом захлопнулась входная дверь.
Потом до нее донесся голос Жюля. Похоже, он был не на шутку испуган и потрясен.
— Женевьева, — сказал он, — что же мы наделали!
— Я хотела бы спросить вас кое о чем, месье Леви. Это не имеет никакого отношения к моей статье.
Он взглянул на меня, а потом вернулся к своему креслу и опустился в него.
— Разумеется. Спрашивайте.
Я подалась вперед, наклонившись над столом.
— Если я дам вам точный адрес, не могли бы вы помочь мне узнать, что сталось с одной семьей? Их арестовали шестнадцатого июля сорок второго года.
— Семья, прошедшая ужасы «Вель д'Ив», — заметил он.
— Да, — ответила я. — Для меня это очень важно.
Он взглянул в мое усталое лицо. На мои припухшие глаза. Появилось ощущение, что он читает мои мысли, видит меня насквозь. Видит боль и печаль, которые я ношу в себе, видит то, что я узнала о своей квартире. Видит все, что со мной произошло нынче утром, видит мои чувства и переживания. Я сидела перед ним и ждала, что он скажет.
— В течение последних сорока лет, мисс Джермонд, я пытался разыскать следы всех евреев, высланных из этой страны в период с сорок первого по сорок четвертый годы. Это долгий и болезненный процесс. Но необходимый. Да, я могу рассказать вам об этой семье. Все данные находятся в компьютере, прямо здесь, у меня в офисе. Но не могли бы вы сказать, зачем вам это нужно? Почему вы хотите узнать именно об этой семье? Что это — природное и вполне объяснимое любопытство журналиста или что-то еще?
Я почувствовала, что у меня начали гореть щеки.
— Это личное, — ответила я. — И мне нелегко объяснить свой интерес.
— Попробуйте, — предложил он.
Я заколебалась, но потом все-таки рассказала ему о квартире на рю де Сантонь. О том, что говорила Mame. О том, что сказал мне свекор. И наконец, разговорившись, я поведала ему о том, что просто не могу забыть об этой еврейской семье. Что все время думаю о том, кем они были и что с ними стало впоследствии. Он молча слушал, время от времени кивая головой. Наконец сказал:
— Иногда, мисс Джермонд, вспоминать прошлое не так-то легко. Оно может таить в себе неприятные сюрпризы. Правда тяжелее неведения.
Я кивнула, соглашаясь с ним.
— Я понимаю, — сказала я. — Но я все равно должна знать.
