Возмущение Ислама

Раз вечером, в прозрачности прилива,
Играл моллюск, что Ботиком зовут,
Лазурный парус свой распространяя,
Качался он, меж светлых волн играя.

27

Когда же прилетел Орел, — ища
Защиты у меня, тот Ботик мглистый,
Как веслами, ногами трепеща,
Пригнал ко мне челнок свой серебристый;
И медленно Орел над ним летал,
Но, видя, что свою ему тревожно
Я пищу предлагаю, — перестал
Ерошить перья он и осторожно
Повис над нежным детищем волны,
Роняя тень с воздушной вышины.

28

И вдруг во мне душа моя проснулась,
Не знаю как, не знаю почему,
Вся власть былая в сердце шевельнулась;
И дух мой стал подобен твоему,
Подобен тем, что, светлые без меры,
Должны бороться против зол людских.
В чем было назначенье той пещеры?
В глубоких основаниях своих
Она не знала той победной силы.
Которой ум горит над тьмой могилы.

29

И где мой брат? Возможно ль, чтоб Лаон
Был жив, а я была с душою мертвой?
Простор земли, как прежде, затемнен,
Над ним, как раньше, саван распростертый, —
Но тот покров клялась я разорвать.
Свободной быть должна я. Если б птица
Могла веревок где-нибудь достать.
Разрушена была б моя гробница.
Игрой предметов, сменой их Орла
Я мысли той учила, как могла.

30

Он приносил плоды, цветы, обломки
Ветвей, — не то, что нужно было мне.
Мы можем разогнать свои потемки,
Мы можем жить надеждой в ярком сне:
Я вся жила в лучах воображенья,
То был мой мир, я стала вновь смела,
Повторность дней и длительность мученья
Мне власть бесстрашно-твердой быть дала;
Ум глянул в то, что скрыто за вещами.
Как этот свет, что там за облаками.

31

Мой ум стал книгой, и, глядя в нее.
Людскую мудрость всю я изучила.
Богатство сокровенное свое
Глубь рудника внимательной открыла;
Единый ум, прообраз всех умов.
Недвижность вод, где видны все движенья
Вещей живых, — любовь, и блески снов,
Необходимость, смерть как отраженье,
И сила дней, с надеждою живой,
И вся окружность сферы мировой.

32

Ткань мысли, сочетавшейся в узоры,
Я знаками чертила на песках,
Основность их читали ясно взоры,
Чуть тронь узор, и вновь черты в чертах:
Ключ истин тех, что некогда в Кротоне
Неясно сознавались; и во сне,
Меня как бы качая в нежном звоне,
Твои глаза склонялися ко мне,
И я, приняв внезапность откровенья,
Слова любви слагала в песнопенья.

33