обращаться со мной. Любые мои желания для него были священны.
— Для меня они тоже священны, повелитель, — с напускной робостью произнес Губар.
— Ложь! Сколько раз я просил тебя принести мне жертву? Но ты под любым предлогом тянешь время. Ахамур никогда так не поступал.
«Заладил — Ахамур, Ахамур, — раздраженно подумал Губар. — Что же ты сбежал от своего драгоценного Ахамура?»
— Я не сбежал, меня украли, — ледяным тоном напомнил Ониксовый, и Губар густо покраснел. — Ты прав, мне нельзя грубить даже в мыслях, я этого не прощаю. Так вот, меня украли и разбили, и за это я очень рассердился на Ахамура. Ему следовало хранить мое тело пуще собственного ока. Но в последнее время мне кажется, что он не так уж и виноват. И к тому же он гораздо порядочней, чем один мой знакомый скряга. Сказать по правде, за все эти годы я успел привыкнуть к Ахамуру и теперь даже скучаю слегка. Пожалуй, я готов простить его, если он искренне покается.
— В этом нет необходимости, господин, — залебезил Губар. — Я все понял, полностью осознал свою вину! Впредь я буду сама почтительность, и завтра сразу же после визита к губернатору принесу в жертву Лиз…
— Завтра для тебя не будет, Губар, — будничным тоном проговорил Ониксовый. — Пока ты приставал ко мне со своими дурацкими просьбами, я потолковал с Ахамуром. Все рассказал о тебе. О том, как ты строишь козни против него. Как ты надеешься, что я помогу сжить его со свету. Как ты выдал Сабу Конану, который пришел под видом его слуги…
— Конану?! — вскричал Губар. — Так это был он? Негодяй обманул меня! А ты знал — и молчал?
Идол надменно рассмеялся.
— Да, я знал, а теперь и Ахамур знает. Я же говорил, надо было принести Сабу в жертву. Ты совершил ошибку и за это поплатишься головой. Мы с Ахамуром решили помириться, и сейчас он во весь опор скачет сюда.
Губар вскочил на ноги. Стыдливый румянец успел исчезнуть с его щек, но теперь они снова покраснели — от гнева. Этот подлый истукан предал его! А он-то заботился о проклятой деревяшке, метал перед ней бисер, лез вон из кожи, чтобы понравиться! Губар вдруг поймал себя на том, что нисколько не боится — ни Ониксового, ни Пуза. «Пусть один из них бог, а другой демон во плоти, — мы еще посмотрим, чья возьмет!»
— Не вздумай ко мне прикасаться, недолговечный! — визгливо произнес божок, и Губар безошибочно узнал в его голосе страх. — Иначе твоя смерть будет воистину ужасна!
— Ничего ты мне не сделаешь. — Широко ухмыляясь, ростовщик подошел к стене и снял с нее горящий факел. — Если б мог, уже бы со мной покончил. Ты слишком слаб в чужом теле.
— Слаб? Ошибаешься, недолговечный!
Внезапно все кругом пришло в движение — распахнулись тяжелые сундуки, золото гейзерами ударило в потолок, широкий стол эбенового дерева встал на попа, сбрасывая драгоценную посуду и оружие. Ярко вспыхнул факел, сноп искр ударил Губару в лицо. Он зажмурился, заслонился свободной рукой, и тут затрещали доски пола, одна из них подскочила и саданула его по лодыжке. Ростовщик присел, шипя от боли, а затем выпрямился, воздел факел над головой и оглушительно расхохотался.
— Кажется, сейчас кому-то придется искать себе новое тело, — зловеще проговорил он.
— Не смей ко мне приближаться с огнем! Не смей! Ахамур! Мальчик мой, где ты! Спаси меня! Спаси!
— Это Конан, — узнал атаман шадизарских бандитов одного из окровавленных мужчин, появившихся впереди в дверном проеме. — А второй кто? А, жонглер. — Он повернулся к своим людям. — Ты, ты и вы двое. Вперед. Я хочу видеть их мертвыми.
Четверо бандитов молча бросились в атаку. Почти тотчас из-под ног у одного вырвались каменные плитки пола. Они сразу же сдвинулись, и на полу осталась только голова, а туловище улетело в подземелье. Затем раздался хруст, и второй разбойник опрокинулся навзничь, его правая лопатка была расколота стальной арбалетной стрелой, вылетевшей из отверстия в стене. Двое избежали ловушек и добрались до Конана и Фефима. Пока жонглер, еле живой от ран и ушибов, сползал по дверному косяку, Конан с обнаженным мечом шагнул навстречу нападающим и в мгновение ока расправился с первым. Второй обратился в бегство. Конан нагнулся, подобрал пику убитого, взвесил на руке, а затем неуловимым движением занес над головой и метнул в спину убегающему. Истошный вой, точно кнут, хлестнул по высоким сводам.
— Пузо, — крикнул Конан, — ведь ты не ради нас сюда явился. В этом доме полно смертельных ловушек. Стоит ли зря губить людей? Ты и так потерял уже больше поло вины. Гляди, останешься один, когда доберешься до Губара. Дай нам пройти, и я скажу, где его искать.
Пузо криво улыбнулся. — Губар уже мертв, киммериец, — спокойно произнес он. — Я хотел взять его живым, но не удалось. Когда мы добрались до сокровищницы, там лежал только скорченный труп. О ростовщике позаботился наш приятель, ты знаешь, о ком я говорю? Но Губар все-таки успел уничтожить его тело. Ониксовый звал меня, молил о помощи, а я не успел его спасти. И теперь я не найду слов, чтобы выразить свое горе. Надеюсь, твоя смерть послужит хоть каким-то утешением.
Он оглянулся на свою шайку. Телохранители Губара унесли с собой в могилу немало ночных татей, еще больше бандитов погибло в разнообразных капканах особняка. Но у Пуза оставалось еще почти три десятка человек. Конан — великолепный боец, но всех ему не одолеть.
— Что вы стоите? Прикончить его!
— Эй, погоди-ка!
Возглас Конана заставил Пузо обернуться. Киммериец протягивал в его сторону знакомую вещицу. Бледно-желтый шарик покачивался на золотой цепочке.
— Узнаешь?
Пузо кивнул.
— И что с того?
— Это все, что осталось от твоего друга, — пояснил Конан. — Старое тело разбито, из медного быка его выгнали, а деревянную статуэтку уничтожил Губар. Ростовщик владел магией и в поединке с Ониксовым здорово измотал его. У твоего бывшего покровителя не оставалось сил на поиски удобного нового вместилища. Их хватило лишь на то, чтобы втиснуться в обломок привычного ониксового тела, который случайно оказался поблизости.
— Что ты хочешь этим сказать? — хмуро спросил Пузо.
— Только то, что твой приятель — здесь. — Конан встряхнул бусину. — В этом кусочке своего любимого камня. Сейчас он очень слаб и мало на что пригоден, но если окружить его любовью и почитанием, если выполнять все его желания, короче говоря, если обращаться с ним, как с божеством, к нему вернутся силы. Он сам мне об этом сказал. А еще сказал, что прощает тебя и ни о чем так не мечтает, как о возвращении в твой дом. Наступило молчание. Три десятка головорезов оторопело глядели на Конана и своего главаря. Никто из них не понимал ровным счетом ничего. Судя по изумленным минам на всех без исключения физиономиях, бандитам казалось, что они внимают разговору двух умалишенных.
— Да, — неохотно признал наконец Пузо. — Сейчас я тоже слышу его голос. Отдай мне этот камень. Он тебе уже не понадобится.
— Отдать камень? — Конан расхохотался. — Если как следует ударить им об стенку, от него останется крошево. А что останется от твоего покровителя, а, Пузо? Что останется от твоей власти? Разве ты еще не успел почувствовать, как она, точно вода, убегает между пальцами? Этот камень — не только цена моей жизни, Пузо. Это и цена твоего могущества.
Он умолк и с вызовом посмотрел на толстяка. Было на что смотреть — впервые за многие годы грозный атаман выглядел таким растерянным, даже пришибленным. Плечи его поникли, глаза бегали. «Правило первое, — проговорил он в уме, — не уступай никому никогда. Правило второе: никому никогда не уступай…»
«Ахамур, я умоляю! — раздался в мозгу слабый голос Ониксового, — Не губи нас! Вспомни, кем ты был, пока не встретил меня на острове».
