Он стоял перед ней, не зная, что делать, а Пепа всё хохотала. Наконец, вытерев слёзы тыльной стороной ладони (платки у неё, видно, были не в чести), она хрипло сказала:
— А я-то думала, это я дура деревенская. Так ты, значит, решил, что он умер, бедненький Акси? Ну и как, выдашь меня полиции? Или пожалеешь нас с тётей? Ведь она так вкусно тебя кормит…
— Что здесь происходит? — хмуро спросил Аксель, в свою очередь переводя глаза с неё на коляску.
— Ты что, никогда не видал восковых фигур?! — вдруг завопила она, вновь сгибаясь от смеха в три погибели, и фамильярно дёрнула лорда за громадный лакированный ботинок, торчащий из-под пледа. Истина озарила «бедненького Акси», как удар молнии, и он, в свою очередь, разразился нервным смехом. Смеялся он, впрочем, недолго.
— Да, но…зачем? — вымолвил он, садясь на атласное одеяло огромной кровати и вопросительно глядя на Пепу, словно бестолковый ученик на учительницу.
— А сам не понимаешь? — снова окрысилась она, сверкнув глазами. — Ну нет, нет у нас жильцов! И денег нет…Тётя, бедная, от плиты не отходит, старается привлечь туристов, тратит на вашу еду втрое больше, чем вы платите, и никого не хочет слушать! Ей все, все говорили: и дон Педру, и дон Рейналду, и отец Эстебан, и сеньора де Соза — что ей не выдержать конкуренции с большими отелями! Здесь же не Майорка, где всегда найдёшь постояльца…Пляж у нас, правда, ничего…но сегодня всем подавай тренажёрный зал, и круглосуточный бар, и парковку, а сюда и на такси-то не подъедешь!
— Лично мне тут очень нравится! — горячо заверил Аксель. — Но при чём тут…это? — кивнул он на неподвижную фигуру в коляске.
— Как при чём? Тёте Аделите весь остров перемывает косточки, все не дождутся, пока она разорится!
— Из-за мужа-португальца? — перебил Аксель.
— Да нет же! Они только вид делают, что дело в этом…Ей все всегда завидовали, потому что она привыкла быть лучше всех! Она смолоду ведёт себя будто…будто…
— Будто королева? — подсказал Аксель, начиная понимать.
— Ну да, — кивнула Пепа. — Она ведь у нас городская, хоть и любит повыделываться на сельский лад. И из дворян, пускай бедных, и красивая в молодости была — страх! Ты вот у неё снимки старые попроси — сам увидишь…И тётя скорей умрёт без покаяния, чем пойдёт к кому-то на поклон. А этот Диниш был простолюдин, и она никогда бы за него не вышла, если бы…
— Если бы — что?
— Ничего, — вздохнула Пепа. — Ничего…Ещё и я буду про них сплетничать с жильцами! В общем, нам хотелось, чтоб про наш пансион тоже хорошо говорили. А на ту пору, как мы из-за него беднеть стали, поселился у тёти один…мастер восковых фигур. Он работал в Лондоне у мадам Тюссо, может тебя и меня слепить так, что от живых не отличишь. Но расплатиться с нами не смог — в казино проигрался, что ли… А он хитрый был, видел, что дела у нас не больно-то хорошо идут, и, главное, видел, что тётя за человек. И говорит: давайте, я вам лорда отдам в уплату, вас тогда весь остров будет уважать! То есть, это не совсем лорд, а историк какой-то ихний, но у него серьёзный вид. Вы, мол, не подпускайте к нему близко зевак, держите под замком, выкатывайте в сумерках на прогулку, и все будут думать, что у вас короли да принцы останавливаются. Тётя и согласилась. Да и чего его в суд тянуть, раз у него всё одно денег нету? А шум нам больше, чем ему, навредил бы: люди бы толковали, что у нас одни нищие живут…В Лондон его, правда, не отпустила, так он это чучело почтой выписал, через друзей.
— Ну и ну, — покрутил головой Аксель. — Я бы нипочём не догадался!
— Тебе много не надо, ты не хитрый, — прямо сказала Пепа. — Я таких, как ты, ещё не видела! Уж не знаю, где бы ты сгодился — разве в монастыре? А у нас народ — не тебе чета. В мышиную норку влезут! Их не обманешь…Так что мне эта затея сразу на душу не легла. Не люблю пыль в глаза пускать!
Впрочем, когда она выносила приговор акселевой простоте, в голосе у неё было что-то, от чего сердце мальчика сладко сжалось. Так что он и не подумал обидеться.
— Если близко не подпускать — запросто обманешь, — заметил Аксель, вглядываясь в пустые стеклянные глаза «лорда». — Здорово сделано! Но почему у него такой вид, словно его жгут огнём, или словно он издевается над кем? Вон как оскалил зубы…
— Не знаю…Мы с тётей тоже сперва смущались этим, а потом привыкли. Может, он чем болел, историк, когда с него лорда лепили. Но теперь всё равно, как он выглядит! Я знала, что это добром не кончится. Нам теперь ни от кого проходу не будет! Хоть бы мы уже разорились поскорей, продали этот дом да уехали куда глаза глядят…
— Пепа, — молвил Аксель с укором, взяв её за руку, — неужели ты хоть на секунду могла подумать, что я тебя выдам?
— Не меня, а тётю… — тихонько поправила она, с надеждой косясь на него.
— Вас обеих! Вы так приняли нас здесь, так о нас заботитесь…И вообще, это было бы просто…подло!
— Правда? — Пепа подняла к нему заплаканное лицо и улыбнулась. — Ты никому не скажешь?
— Сама же знаешь, что никому! — нежно сказал Аксель.
— И отцу?
— И отцу!
— И ведьмам своим?
— И им… — Аксель чуть помедлил, подыскивая слова, чтобы объяснить, что Кри хорошая, просто с ней нужно иметь огромное терпение, а когда не хватит и его, то всё равно не опускать руки. Но в эту секунду Пепа подалась к нему и поцеловала его — в левый угол рта!
В глазах у него потемнело, помутилось — это превосходило всё, что он когда-либо испытывал! — и он понял, что сейчас умрёт. Но вместо этого лишь вздохнул и потянулся к ней. Ему оставалась доля секунды до сумасшедшего счастья…когда в них обоих, как выстрел, ударил придушенный гневный вопль. Аксель рывком обернулся и увидел белую, как мел, Кри, стоящую на пороге и глядящую на него с неописуемым выражением. В ту же секунду Пепа с быстротой молнии ринулась вглубь пустых апартаментов, кончик юбки и пятки её мелькнули в дверной щели — и дверь захлопнулась.
— Беги, беги… — ненавистно напутствовала её Кри, не делая никаких попыток приблизиться к Акселю, словно он был зачумлен. — Так значит, мы с Дженни для тебя уже ведьмы? Которые суют нос не в своё дело?
— Вот именно! — гневно сказал Аксель, сжав кулаки. Вместо огромного терпения, про которое он так ничего и не успел рассказать Пепе, в нём поднялось огромное, никогда прежде не испытанное чувство, с трудом выразимое словами. — Какого чёрта ты здесь делаешь, а?
— Того же самого, что и ты…братец!
Аксель глубоко вздохнул и медленно облизнул губы, ещё хранящие Пепино тепло.
— Не знаю, что для волшебницы обидного в слове «ведьма», — процедил он, — но если она шпионит за мной, то… — и замолчал.
— Ну, ну? Что? — выплюнула Кри, подбоченившись. — Говори, да не пожалей потом!
— То я ей больше не братец! — отчаянно крикнул Аксель. — И ни о чём жалеть не буду! Ясно тебе, шпионка?
— Это ты мне больше не нужен! — прошептала Кри. И исчезла.
Аксель слепо протянул руку, чтоб опереться на что-нибудь, и ладонь его легла на плед, покрывавший колени фигуры в инвалидной коляске. Ладонь упёрлась во что-то острое, жёсткое, неживое — он отпрянул, как от удара током, в ужасе уставившись на злобно оскаленный рот и стеклянные зрачки воскового старца.
Минута бежала за минутой, а он всё стоял, глядя на застывшее лицо перед собой и заново растравляя свои муки. Ему всё ещё не верилось в случившееся. Он и прежде, бывало, ссорился с Кри — да как! Но это, сегодняшнее, было чем-то другим, в тысячу раз хуже всех прежних ссор, вместе взятых. Аксель и Кри ещё никогда не отказывались друг от друга — пусть на словах. А самое худшее заключалось в том, что Аксель не чувствовал раскаяния. Он не может отступить — даже если Пепа, не дай бог, сию секунду исчезнет навеки! Дело уже не в ней. И если Кри не способна это понять — тем хуже для Кри. Откуда она взялась в чужом, пустом номере, будто из-под земли? Значит, она и впрямь шпионит за ним — она, за которую он ручался
