оказалась лучше предыдущей. Куда лучше.
Впрочем, я не сравнивала. Я практически не вспоминала то, что было до того разговора с Виктором, произошедшего после памятного завтрака и моей ссоры с Марсо.
Кстати, она заметно притихла: я её не слушала, Алекс Дэ обещал вернуться только днём двадцать пятого... Но зато уж когда вернётся, то-то будет весело! Битьё посуды, тарарам и блины, а потом - званный вечер! Вот это программа!
С меня ещё позавчера сняли мерки для платья. Никто не спросил меня ни о цвете, ни о крое, ни о фасоне. Как будто меня это волновало! Подумаешь, платье! Подумаешь, каблуки! Да я с них слезаю теперь только когда иду в спорт-зал или ложусь спать. Ну ещё и сегодня: после обеда я отпросилась у Мадлен погулять по магазинам, поставив веским аргументом то, что вещи в моём гардеробе не совсем отвечают моим вкусам, да и Виктор будет всё время со мной. Марсо дико хотела нас сопровождать, всё причитала, что мне понадобится помощь и трезвый женский взгляд.
- Когда я начну одеваться для того, чтобы нравиться девушкам, я Вас позову, - пообещала я ей, стоя возле роскошного красного 'Феррари', призванного отвезти нас в город. - Но пока я предпочитаю всё же мальчиков и буду прислушиваться к мнению Виктора, Вы ведь не сомневаетесь в его вкусах?
Это был контрольный выстрел. Слегка побледнев, Эжени ничего не ответила, а Мадлен, стоявшая на крыльце особняка, ласково улыбнулась мне.
Теперь 'Феррари' остался на парковке в нескольких кварталах - обыкновенных, населённых людьми - я уже взмокла в своих синих джинсах и белой майке, а количество посещённых мною магазинов было равно трём.
Я ведь на самом деле не по магазинам пошла. Я хотела вырваться на свободу, погулять с Виктором, дорассказать ему всё, что накопилось на душе. И я действительно дорассказала. Теперь он знал всё: про родителей, про Киару, Ким, Лал, Эдуарда-Лэйда, Итима, Баст и Синга, про Никиту и Круг Поединков, мою битву с Тарком, про ночь на поляне, где дерутся и погибают оборотни, про ментальную близость, мои долги перед Принцем Белых... Одним словом, действительно всё, всю мою жизнь, такую, какой я её знала, какой я её прожила.
Мне и в голову никогда раньше не приходила, как может полегчать на душе после таких исповедей. О нет, Виктор не утешал меня и не убеждал, что мои поступки не были плохими, потому что я не могла поступить иначе и т.д. Он просто... выслушал меня, и это было самое большее благо, какое он мог мне преподнести. Просто выслушать.
Потом мы молчали, но не потому, что у нас больше не было слов или не хотелось говорить. Просто молчали и всё.
- Мы ещё долго будем бродить по городу? - наконец спросил Наблюдатель. - У меня на горле, кажется, уже осела вся городская пыль.
- Коллу будешь? - показала я пластиковую бутылочку. - Она, правда, до тошноты тёплая, но это лучшее, что у нас пока что есть. Можно купить воды, хочешь?
- Я не о том, - Виктор всё же взял предложенный напиток и, открутив крышку, сделал изрядный глоток, - если ты хочешь погулять, поехали в парк, который между Чёрными Кварталами и кварталами людей.
- Да без проблем! - пожала я плечами. - Только дорогу будешь показывать ты. И не вздумай вызывать ту машинку, которую нам дала миссис Даладье!
Он и не вздумал. А дорога оказалась донельзя простой: в метро, потом со станции Мёртвой Границы, как её без особых раздумий назвали метростроители, на улицу имени Олдриджа и - вот он парк.
Странное дело, но какого-то своего имени у него нет, хотя по площади он не меньше, если уж не больше остальных парков Роман-Сити. Может, дело в том, что вся эта масса деревьев и кустов располагается между людьми и нелюдями. А может, его старое название просто позабылось в круговерти тех дней, когда центр города застраивали небоскрёбами.
Но как бы то ни было, теперь это просто Парк. Не знаю, почему ни у кого не возникло желания дать ему имя. У меня такой порыв возникает каждый раз, когда я подхожу к главному входу, то есть, к началу широкой аллеи, которая тянется от одного бока Парка к другому, украшенная растущими по бокам розами и декоративными каприссами. А весь изюм в том, что по бокам от устья этой дорожки, глядя друг на друга, стоят каменные изваяния высотой в три-четыре человеческих роста: Наблюдатель Мрака и вампир, у ног которого сидит огромный волк-оборотень.
Наблюдатель, как нетрудно догадаться, символизирует род человеческий. Я почему-то всегда внутренне сжимаюсь, когда смотрю на суровое лицо этого мужчины, обрамлённое чуть взъерошенными длинными волосами. Есть в нём что-то хищное, затаённое... Впрочем, какое ещё должно быть лицо у охотника за головами нелюдей? Добрая физиономия Бенни Хила? Деда Мороза? Крёстной феи? Или Волшебника страны Оз? Какое выражение должно быть у великого Данте Кровавого, основателя Академии Наблюдателей Мрака и одного из лучших воинов шестнадцатого столетия, когда гремела очередная война между людьми и нелюдями?
Я ещё раз окинула взглядом статную фигуру Данте, который стоял в простом плаще с откинутым капюшоном и, опираясь на даен, смотрел в глаза вампиру.
А вампир как раз не вызывал у меня никаких страхов или сомнений, равно как и волколак - самый известный представитель оборотней. У кровососа длинные густые кудри, ниспадающие на камзол, точеные черты лица и выставленные напоказ в улыбке клыки. Волк был ему до талии, может, чуть выше, лохматый, грозно оскалившийся, с чуть прижатыми ушами и вздыбленным загривком.
Даниэль Кровавый и Фредерик Мясоед. Первый был прародителем комаров в нашей стране, а второй, соответственно - вервольфов.
Сотни людей каждый день смотрят на это трио - три основных существующих вида на земле - и никто не придумал Парку имени.
Что ж, и я не буду ломать себе над этим голову.
Мы с Виктором прошли мимо изваяний, и город как-то вдруг оказался позади.
Вокруг росли огромные старые дубы, ясени, каприссы и сосны, подпирающие небо своими густыми раскидистыми кронами, где резвился ветер. У подножий деревьев зеленела никем не стриженная густая трава, ближе к аллейкам меняющаяся на пёстрые ухоженные клумбы цветов. Весело носились туда-сюда разноцветные бабочки, а за ними - дети.
Да, именно дети, десятки детей. Их мамы и бабушки оккупировали лавочки в тени деревьев и живо обсуждали политику, медицину и, разумеется, вопрос о тесном соседстве с нелюдями. Я точно знала, что в другом конце Парка обсуждаются точно такие же темы, но с той лишь разницей, что в разговорах ненавистными соседями были люди .
Парк делился как бы на две части, и Вы прекрасно понимаете, кто на какой гулял, и кому на какой не были рады. Нет, конечно, были исключения: пары, прохаживающиеся в тени каприсс и игнорирующие косые взгляды, но не так уж их много, а на общем фоне - ничтожно мало.
Кроме лавочек в теньке примостились и торговцы попкорном, сахарной ватой, напитками и мороженым. Если сейчас повернуть налево, то можно столкнуться с аттракционами: американско-русские горки, чёртово колесо и так далее по списку. Но так как мне такие источники адреналина никогда не нравились, мы свернули направо, в глубь парка, предварительно затарившись попкорном, ватой и напитками. Мороженое пришлось умять сходу, потому как уж очень оно неустойчиво к жаре.
Мы шли неспешно, а вокруг нас с весёлыми воплями носились дети, играя то в салки, то в Наблюдателей Мрака, то ещё в кого. При виде Виктора, правда, они притормаживали, сбавляли громкость и не без восхищения рассматривали его даен и чёрный кожаный плащ. Конечно, для маленьких детей Наблюдатели - кумиры, защитники от страшных нелюдей! Господи, и когда уже их родители научатся смотреть правде в глаза и перестанут забивать детям головы ерундой? Я уже не уверена, что нелюди являются меньшинством в нашей стране, может, их уже больше, чем нас и...
Блин, о чём это я? Нас больше чем людей. Мои старые человеческие привычки и обороты...
- Такое впечатление, что ты с утра не завтракала, - хмыкнул Виктор, протягивая мне розовую сахарную вату, пахнущую вишнёвым сиропом.
- Вообще я купила на двоих, - чуть раздосадовано посмотрела я на него, - ты что, ничего не будешь?
