пришлось отложить исполнение своего плана на следующий день и спешно возвращаться домой. Вечером я поинтересовался у шерифа, досконально знавшего всю историю края, куда была проложена эта дорога. К моему удивлению, при упоминании таинственной лесной дороги с лица О’Грэйди сползла обычная доброжелательная улыбка, и он довольно неохотно сказал, что этот путь в очень давние времена соединял Милфорд и располагавшийся на Вересковом холме городок Хиллсбери, которого уже много лет не существует. «Зачем тебе ходить в это место, — сказал мой шеф, — там нет ничего, кроме ветхих домов, гнилых обломков нескольких ферм, да полуразрушившейся колокольни. Что за блажь смотреть на унылые развалины, до которых никому нет дела?». Он сурово пресек мои дальнейшие попытки узнать о мертвом поселке какие-нибудь дополнительные сведения, которые, как я подозревал, могли содержать немало любопытных вещей. Поругав мой вздорный интерес к далекому прошлому, шериф едва ли не за шиворот потащил меня в милфордскую таверну, где, по его мнению, мы могли бы провести вечер с большей пользой.
Мало-помалу мои потрепанные профессиональными неурядицами и жестокой войной нервы стали приходить в порядок в здоровом климате Северного Массачусетса, чья очаровательная природа в то время была почти не тронута и щедро дарила тамошним обитателям свои блага. Служба моя не была обременительной, поскольку мирные края Милфорда не знали тех гнусностей, что обыкновенны в больших городах, и заниматься нам приходилось в основном разбирательством мелких потасовок подвыпивших фермеров, редких пожаров да пропаж домашнего скота. Древняя церковь совершенно не привлекала моего интереса, и я больше ни разу не ходил по заброшенному лесному тракту. Вообще моя склонность к загадочным явлениям существенно ослабла, не находя себе пищи в излучающем размеренный покой Милфорде. Конечно, завеса таинственного молчания на тему колокольни и бывшего города Хиллсбери не могла не вызывать у меня законного недоумения, но постепенно я привык к осторожному отношению моих новых соседей ко всему, что было связано с Вересковым холмом. Я стал воспринимать это опасение как некую дань традиционной для жителей Новой Англии почтительности ко всяким страшилкам.
Безмятежно протекли осень, потом зима и весна 1920 года. Я прекрасно освоился в роли авторитетного и всеми уважаемого хранителя порядка, познакомился с местными семьями и был доволен тем, что моя служба приносит этой общине зримую пользу. Однако внезапно поднявшаяся волна страха, которая начала распространяться в конце июня того года от находившихся вблизи Верескового холма деревень до Милфорда и дальних поселений, была мне непонятна. Кажется, причиной волнения служила необычайная жара, которой старожилы не припоминали за последние лет сорок, а также частые грозовые бури, сопровождаемые сильными ветрами. Конечно, у меня, наблюдавшего несколько чудовищных торнадо в моих родных краях, такая причина не могла не вызвать смеха, но я не раз видел сцены, как самые крепкие мужчины, в чьих жилах текла кровь гордых покорителей диких земель, кишащих волками, медведями и кровожадными аборигенами, во время мощных порывов ветра боязливо крестились, отворачиваясь от стороны Верескового холма. Я также отмечал, что в течение нескольких дней после каждой шквальной грозы люди стараются не отходить далеко от дома, особенно в одиночку. Мои попытки выяснить, в чем дело, успеха не возымели, и лишь один из наиболее пожилых милфордцев, восьмидесятилетний старец, тревожно озираясь, прошамкал мне что-то вроде: «В самый сильный зной… во время бури, когда ураган сотрясает старую колокольню, будь она неладна… ее надтреснутый колокол бешено раскачивается… страшные грохочущие перезвоны… он будит их… и тогда ужас выбирается на свет в поисках добычи… они любят, когда жарко и сыро… запомните, сэр, — когда жарко и сыро… Так случилось сорок лет назад… Тогда была такая же погода… исчезли люди… Это все проклятая колокольня и ее треснувший колокол…».
Его путаный рассказ глубоко поразил меня, но чего только не болтают старики, чьи интеллектуальные способности к такому возрасту зачастую оставляют желать много лучшего. Но я, тем не менее, взял это на заметку и решил тщательно разобраться в туманной истории. Если пропадали люди, значит, это должны были зафиксировать какие-то официальные отчеты. Мысль о зловещей роли ветхой колокольни не давала мне покоя, и я уже собрался поехать в Управление полиции графства Нортфилд, как 7 июля произошла первая трагедия, знаменовавшая начало самых жутких и драматических событий, которые только имели место в моей жизни.
Случилось это на второй день после очередной яростной грозы, когда ветер достигал невообразимой силы, оставив множество отметин в лесу. Около полудня в нашу контору вбежал запыхавшийся взволнованный мужчина и сообщил нам о том, что его дочь, Рэчел Пирсон, вчера днем ушла гулять и до сих пор не вернулась. Джон Пирсон, владелец небольшой фермы, уединенно стоящей на окраине дремучего леса к северо-востоку от Милфорда, находился в полнейшем расстройстве и был едва в состоянии отвечать на наши вопросы.
Джо долго думал, куря свою знаменитую трубку, бывшую предметом вожделения всех местных хулиганов, а потом осведомился, сколько лет исполнилось Рэчел. Узнав, что ей было девятнадцать, он покачал головой, и я понял ход его мыслей: должно быть, девица загуляла с каким-нибудь своим кавалером и позабыла про волнение родителей. Однако я заметил также и то, что близость фермы Пирсонов к Вересковому холму и древней мостовой заставляла шерифа беспокоиться. По его лицу было видно, что перспектива отправляться на поиски девушки не вызывала у него никакого энтузиазма, хотя обычно Джо с большой охотой помогал попавшим в беду людям. Что же это за чертовщина, пугающая даже такого жизнелюбивого добряка? Я тоже начал ощущать смутный прилив необъяснимого страха — страха перед неведомым. Однако, здраво рассудив, что, как бы там ни было, а откликнуться на вызов — наш служебный долг, я в твердых выражениях побудил шерифа к активным действиям и предложил свой план поисков.
Поднимать по этому поводу весь штатный состав милфордской полиции (составляющий шесть человек) Джо не хотелось, поэтому мы решили пока ограничиться своими персонами и моим сеттером Рэем, чей нюх мог бы оказаться в этой ситуации весьма полезен. Я захватил подаренный мне приятелем-канадцем, с которым мы познакомились во время боев в России, россовский пятизарядный карабин, а О’Грэйди, с минуту ожесточенно подымив, решился взять свой полицейский кольт.
Стараясь не привлекать внимание местных жителей, мы окольными путями вышли из города и по грунтовой дороге, пребывающей после грозы в совершенно ужасном состоянии, отправились в сторону деревни Пойнт-Арк, поблизости от которой находилась ферма Пирсонов. Очень скоро нам пришлось снять с себя чуть ли не большую часть одежды, поскольку, во-первых, стояла невыносимая жара (кажется, за последние две недели столбик термометра не опускался ниже ста градусов[1] ), а, во-вторых, несколько падений в грязь привели наши униформы в плачевный вид. Часа через два мы добрели до Пойнт-Арка, порядком выдохшись. Джо, чье солидное брюшко не располагало к большой подвижности, в качестве отдыха приступил к расспросам селян. Никаких конкретных сведений он не добился, а я в очередной раз был озадачен тем трепетом, с которым фермеры вели речь о районе Верескового холма.
Около пяти часов вечера мы собрались с силами и, пополнив отряд двумя старшими братьями Рэчел и внушительной группой ее поклонников из Пойнт-Арка, пошли в сторону большого леса туда, где у его обочины примостилась ферма Пирсонов. Не успев пройти и четверти мили, мы встретили нескольких мужчин из поселка лесорубов Рок-Сайд, принесших новую дурную весть. Выяснилось, что также со вчерашнего дня отсутствовал двадцатилетний Питер Мак-Тай, родители которого понятия не имели, где его можно искать. Теперь о мотивах прогулки двух молодых людей можно было не гадать, а вот куда они могли деться в лесном пространстве, лежащем между двумя деревнями, нам предстояло выяснить. Особую озабоченность О’Грэйди вызывало то, что, двигаясь в сторону Рок-Сайда, нам придется пересечь древнюю мощеную дорогу и пройти очень близко от Верескового холма. Разумеется, все остальные участники нашего похода, кроме меня, полностью разделяли эту озабоченность. Я, со своей стороны, упорно сопротивлялся влиянию местного предрассудка на мое, к сожалению, весьма восприимчивое сознание.
Рассредоточившись цепью, мы двинулись в лес, причем ведущим выступал я, а точнее Рэй, который до этого внимательно обнюхал вещи Рэчел и взял след. Некоторое время мы уверенно преодолевали ветровалы и, судя по поведению Рэя, находились на правильном пути, поднимаясь по склону длинной возвышенности. Лес здесь производил унылое впечатление: высокие деревья почти закрывали небо, отчего внизу царили сумрак и вечная сырость. Из-за очень неровного рельефа идти было довольно тяжело, мы то и дело были вынуждены обходить косогоры, глубокие впадины, гигантские гранитные валуны или буреломные завалы. На протяжении нескольких миль нам удавалось придерживаться маршрута молодой пары, пока, не дойдя полмили до мощеной дороги, мы не натолкнулись на странное явление. Подбежав к упавшему стволу
