– Денег нету.
– На щелбаны можно. Только простые, без выверта, у меня башка не сильно крепкая.
Только роздали – голоса. Сзади, со стороны железки кто-то подошёл.
Килька к щели сунулся и шёпотом:
– Эй, Скорик, гликось!
Посмотрел и Сенька.
В обход сарая шли трое, по виду фартовые, но Сеньке на личность незнакомые. Один высоченный, плечистый, с маленькой стриженной головой; другой в картузе, сдвинутом на самые глаза, но все равно даже сверху видно было, что у него проваленный нос; третий – маленького росточка, с длинными руками, в застёгнутом пиджаке.
– Ах, гад, – в самое ухо выдохнул Килька. – Что удумал. Ну беспардонщик!
Мужики зашли в сарай, так что дальше пришлось подглядывать через щелястый потолок. Все трое легли на землю, сверху прикрылись сеном.
– Кто беспардонщик? – тихо спросил Сенька. – Это кто такие?
– Упырь беспардонщик, гнида. Это евоные бойцы, из его колоды. Здоровый – Дубина, шестёрка. Безносый – Клюв, восьмёркой у них. А маленький – Ёшка, валет. Ай, беда. Кончать наших будут.
– Почему кончать? – напугался Скорик.
– Ёшка на махаловку негож, в нем силы нет, зато из левольверта содит без промаху. В цирке раньше работал, свечки пулями гасил. Если Ёшку взяли, значит, пальба будет. А наши-то пустые, без железа придут. И не упредишь никак…
От этого известия у Сеньки зубы застучали.
– Чё делать-то?
Килька тоже весь белый стал.
– Кляп его знает…
Так и сидели, тряслись. Время тянулось медленно, будто навовсе остановилось.
Внизу тихо было. Только раз спичка чиркнула, дымком табачным потянуло, и сразу шикнул кто-то: «Ты чё, Дубина, урод, запалить нас хочешь? Пристрелю!»
И опять тишина.
Потом, когда до семи часов уже совсем мало оставалось, щёлкнуло железным.
Килька пальцами показал: курок взвели.
Ай, худо!
Две пролётки подкатили к плешке одновременно, с двух разных сторон.
В одной, шикарной, красного лака, на козлах сидел Очко – в шляпе, песочной тройке, с тросточкой. Князь с папироской – на кожаном сидале, развалясь. И тоже щёголем: лазоревая рубаха, алый поясок.
Во второй коляске, попроще первой, но тоже справной, на козлах сидела баба. Ручищи – будто окорока, башка туго замотана цветастым платком, из-под которого выпирали толстые красные щеки. Спереди, под кофтой, будто две тыквы засунуты – никогда Сенька такого грудяного богатства не видал. Упырь тоже, как Князь, сзади был. Мужичонка так себе: жилистый, лысоватый, глаз узкий, змеиный, волоса жирные, сосульками. По виду не орёл, куда ему до Князя.
Сошлись посреди плешки, ручкаться не стали. Князь с Упырём покурили, друг на дружку поглядывая. Очко и бабища чуть назади стояли – надо думать, порядок такой.
– Шумнем? А, Сень? – спросил Килька шёпотом.
– А если Упырь своих в сарай так посадил, на всякий случай? В опасении, что Князь забеспардонит? Тогда нас с тобой в ножи?
Очень уж Сеньке страшно показалось – шуметь. А как начнёт Ёшка этот сажать пулями через потолок?
Килька шепчет:
– Кто его знает… Ладно, поглядим.
Те, на полянке, докурили, папиросы побросали.
Первым Князь заговорил.
– Почему не с валетом пришёл?
– У Ёшки хворь зубная, всю щеку разнесло. Да и на кой мне валет? Я тебя, Князь, не боюсь. Это ты меня пужаешься, Очка прихватил. А я вот с Манькой. Хватит с тебя и бабы.
Манька зареготала густым басом – смешно ей показалось.
Князь и Очко переглянулись. Сенька видел, как Очко пальцами по тросточке забарабанил. Может, догадались, что дело нечисто?
Нет, не догадались.
– С бабой так с бабой, дело твоё. – Князь подбоченился. – Тебе только бабами и верховодить. Стану тузом, дозволю тебе мамзельками на Хитровке заправлять, так и быть. В самый раз по тебе промысел будет.
Обидеть хотел, однако Упырь не вскинулся, только заулыбался, захрустел длинными пальцами:
– Ты, Князь, конечно, налётчик видный, на росте, но молодой ещё. Куда тебе в тузы? Своей колодой обзавёлся безгоду неделя. Да и рисковый больно. Вон вся псарня тебя ищет, а у меня тишь да гладь. Отступись добром.
Слова вроде мирные, а голос глумной – видно, что нарочно придуривается, хочет, чтоб Князь первым сорвался.
Князь ему:
– Я орлом летаю, а ты шакалишь, падаль жрёшь! Хорош балаку гонять! Нам двоим на Москве тесно! Или под меня ложись, или… – И пальцем себе по горлу – чирк.
Упырь облизнул губы, голову набок склонил и неторопливо так, даже ласково:
– Что «или», Князёк? Или под тебя ложиться, или смерть? А ежели она, Смерть твоя, уже сама под меня легла? Девка она ладная, рассыпчатая. Мягко на ней, пружинисто, как на утячей перине…
Манька снова заржала, а Князь весь багровый стал – понял, о ком речь. Добился-таки своего хитрый Упырь, взбеленил врага.
Князь голову набычил, по-волчьи зарычал – и на оскорбителя.
Но у тех двоих, видно, меж собой уговор был. Упырь влево скакнул, баба вправо – и как свистнет в два пальца.
Внизу зашуршало сено, грохнула дверь, и из сарая вылетел Ёшка, пока что один. В руке держал дрыну – чёрную, с длинным дулом.
– А ну стоять! – орёт. – Сюда смотреть! Вы меня, ёшкин корень, знаете, я промаху не даю.
Князь на месте застыл.
– Ах, ты, Упырь, так? – говорит. – По-беспардонному?
– Так, Князюшка, так. Я же умный, умным законы не писаны. А ну-ка лягайте оба наземь. Лягайте, не то Ёшка вас стрелит.
Князь зубы оскалил – вроде смешно ему.
– Не умный ты, Упырь, а дурак. Куда ты против Обчества? Кердец тебе теперь. Мне и делать ничего не надо, всё за меня «деды» сделают. Ляжем, Очко, отдохнём. Упырь сам себя приговорил.
И улёгся на спину. Ногу на ногу закинул, папироску достал.
Очко посмотрел на него, носком штиблета по земле поводил – знать, костюма жалко стало – и тоже на бок лёг, голову подпёр. Тросточку положил рядом.
– Ну, дальше что? – спрашивает. И Ёшке. – Стреляй, мой маленький зуав. Знаешь, что наши традиционалисты с беспардонщиками делают? За эту шалость тебя под землёй отыщут, и обратно под землю загонят.
Чудной какой-то стык выходил. Двое лежат, улыбаются, трое стоят, смотрят на них.
Килька шепнул:
– Не насмелятся палить. За это живьём в землю, такой закон.
Тут Упырева маруха снова свистнула. Из сарая выскочили остальные двое и как прыгнут сверху на лежащих: Дубина тушей своей на Князя навалился, Клюв Очка рожей вниз развернул и руки заломил, ловко.
