Не успел я сесть, как колокольчик вновь зазвонил. На этот раз я испустил грозный вопль, остановивший собак, когда они еще только взлетели в воздух. Сразу разобравшись, что к чему, они обескуражено вернулись на облюбованные места.
Теперь за дверью стоял серьезный джентльмен в кепке, строго надвинутой на уши, в шарфе, аккуратно укутывавшем кадык, и с глиняной трубкой точно в середине рта. Он взял ее в руку и сказал с сильнейшим ирландским акцептом:
– Моя фамилия Муллиген, и я хотел бы, чтобы мистер Фарнон изготовил микстуру для моей собачки.
– А что с вашей собачкой, мистер Муллиген?
Он вопросительно поднял бровь и поднес ладонь к уху. Я загремел во весь голос:
– А что с ней?
Он несколько секунд смотрел на меня с большим сомнением.
– Ее выворачивает, сэр. Очень сильно.
Я почувствовал под ногами твердую почву и уже прикидывал, как точнее поставить диагноз.
– Через сколько времени после еды ее тошнит?
– Что-что? – Ладонь снова поднялась к уху.
Я нагнулся поближе к нему, набрал воздуху в легкие и взревел:
– Когда ее выворачивает… то есть тошнит?
Лицо мистера Муллигена прояснилось. Он мягко улыбнулся.
– Вот-вот. Ее выворачивает. Очень сильно, сэр.
У меня не осталось сил на новую попытку, а потому я сказал ему, что позабочусь о микстуре, и попросил его зайти позднее. Вероятно, он умел читать по губам, потому что медленно побрел прочь с довольным видом.
Вернувшись в гостиную, я рухнул на стул и налил себе чаю. Едва я сделал первый глоток, как колокольчик снова зазвонил. На этот раз оказалось достаточно одного свирепого взгляда, чтобы собаки покорно вернулись на свои места. От их сообразительности у меня стало легче на душе.
За дверью стояла рыжеволосая красавица. Она улыбнулась, показав множество очень белых зубов.
– Добрый день, – произнесла она светским тоном, – Я Диана Бромптон. Мистер Фарнон ждет меня к чаю.
Я сглотнул и уцепился за дверную ручку.
– Он пригласил ВАС на чай?
Улыбка застыла у нее на губах.
– Совершенно верно, – сказала она, чеканя слова. – Он пригласил меня на чай.
– Боюсь, мистера Фарнона нет дома. И я не знаю, когда он вернется.
Улыбка исчезла.
– А! – сказала она, вложив в это междометие чрезвычайно много.– Но в любом случае не могу ли я войти?
– Ну конечно. Разумеется. Извините, – забормотал я, поймав себя на том, что гляжу на нее с разинутым ртом.
Я распахнул дверь, и она прошла мимо меня без единого слова. Дом, по-видимому, был ей знаком: когда я добрался до поворота, она уже исчезла в гостиной. Я на цыпочках прошел мимо, а дальше припустил по извилистому коридору галопом и ярдов через тридцать влетел в большую кухню с каменным полом, где обнаружил миссис Холл. Я бросился к ней.
– Там пришла гостья. Какая-то мисс Бромптон. Она тоже приглашена к чаю! – Я чуть было не потянул миссис Холл за рукав.
Ее лицо хранило непроницаемое выражение. А я-то думал, что она хотя бы горестно всплеснет руками! Но ей как будто даже в голову не пришло удивиться.
– Пойдите займите ее разговором, – сказала она. – А я принесу еще пирожков.
– Но о чем же я буду с ней разговаривать? А мистер Фарнон, он скоро вернется?
– Да поболтайте с ней, о чем вздумается. Он особенно не задержится, – ответила миссис Холл невозмутимо.
Я медленно побрел в гостиную. Когда я открыл дверь, девушка быстро обернулась и ее губы начали было раздвигаться в новой ослепительной улыбке. Увидев, что это всего лишь я, она даже не попробовала скрыть досаду.
– Миссис Холл думает, что он должен скоро вернуться. Может быть, вы пока выпьете со мной чаю?
Она испепелила меня взглядом от моих всклокоченных волос до кончиков старых потрескавшихся ботинок. И я вдруг почувствовал, как запылился и пропотел за долгую тряску в автобусе. Затем она слегка пожала плечами и отвернулась. Собаки смотрели на нее с вялым равнодушием. Комнату окутала тягостная тишина.
Я налил чашку чаю и предложил ей. Она словно не заметила этого и закурила сигарету. Тяжелое положение! Но отступать мне было некуда, я слегка откашлялся и сказал небрежно:
– Я только что приехал. И возможно, буду новым помощников мистера Фарнона.
На этот раз она не потрудилась даже посмотреть на меня и только сказала 'а!', но вновь это междометие прозвучало как пощечина.
– Места тут очень красивые, – не отступал я.
– Да.
– Я впервые в Йоркшире, но то, что я успел увидеть, мне очень нравится.
– А!
– Вы давно знакомы с мистером Фарноном?
– Да.
– Если не ошибаюсь, он совсем молод. Лет около тридцати?
– Да.
– Чудесная погода.
– Да.
С упрямым мужеством я продержался еще пять минут, тщетно придумывая, чтобы такое сказать пооригинальнее и поостроумнее, но затем мисс Бромптон вынула сигарету изо рта, молча повернулась ко мне и вперила в меня ничего не выражающий взгляд. Я понял, что это конец, и растерянно умолк.
Она опять отвернулась к стеклянной двери и сидела, глубоко затягиваясь и щурясь на струйки дыма, вырывавшиеся из ее губ. Я для нее не существовал.
Теперь я мог, не торопясь, рассмотреть ее – и она того стоила. Мне еще ни разу не доводилось видеть вживе картинку из журнала мод. Легкое полотняное платье, изящный жакет, красивые ноги в элегантных туфлях и великолепные ниспадающие на плечи рыжие кудри.
Я был заинтригован: вот она сидит тут и ждет не дождется жирного немчика-ветеринара. Наверное, в этом Фарноне что-то есть!
В конце концов, мисс Бромптон вскочила, яростно швырнула сигарету в камин и возмущенно вышла из комнаты.
Я устало поднялся со стула и побрел в сад за стеклянной дверью. У меня побаливала голова, и я опустился в высокую, по колено, траву возле акации. Куда запропастился Фарнон? Действительно ли письмо было от него, или кто-то сыграл со мной бессердечную шутку? При этой мысли меня пробрал холод. На дорогу сюда ушли мои последние деньги, и, если произошла ошибка, я окажусь в более чем скверном положении.
Потом я посмотрел по сторонам, и мне стало легче. Старинная кирпичная ограда дышала солнечным теплом, над созвездиями ярких душистых цветов гудели пчелы. Легкий ветерок теребил увядшие венчики чудесной глицинии, заплетшей всю заднюю стену дома. Тут царили мир и покой.
Я прислонил голову к шершавой коре акации и закрыл глаза. Надо мной наклонился герр Фарренен, совершенно такой, каким я его себе представлял. Его физиономия дышала негодованием.
– Что ви сделайт? – вскричал он, брызгая слюной, и его жирные щеки затряслись от ярости. – Вы входийт в мой дом обманом. Вы оскорбляйт фрейлен Бромптон, ви тринкен мой тшай, ви съедайт майне
