была скрыта строительными лесами.
…Перед ними вырос один из богатейших и наиболее влиятельных торговых центров Европы, который в 1212 году превосходил своим могуществом и усиливавшуюся Венецию, и древнюю Пизу. Город контрастов: величественные соборы соседствовали здесь с грязными харчевнями, дворцы — с трущобами, свалками, навозными кучами, и все это рядом! В городе множество бездомных собак, бродячих кошек, а сколько роскошных экипажей, драгоценных украшений, и повсюду нечистоты. На улицах Генуи можно было повстречать выходцев из разных стран: датчан и арабов, славян и греков, ирландцев, болгар, сирийцев. Попадались там крестоносцы, отставшие от своего войска, разорившиеся торговцы и зажиточные купцы, толпы попрошаек и бродяг. Средоточие тайн, заговоров, убийств — и одновременно сокровищница произведений искусства, доставленных сюда из всех известных в ту пору частей света. Исполин, купавшийся в роскоши и плодивший бедность. Мощная крепость, ослабленная впоследствии раздорами собственных жителей. Ожившее воплощение богатства и великолепия, однако, мраморные ступени соборов были здесь усеяны нищими калеками. Во дворцах кишели крысы и блохи, и вшей было наверняка больше, чем людей. Город, которому суждено решить судьбу семи тысяч маленьких крестоносцев.
Позади домов открывалось море. Сверкающее, необозримое, оно блистало в жарких солнечных лучах, так что глазам было больно смотреть. Море терялось за линией горизонта, в синей дали сновали рыбацкие шхуны и гребные лодки, покачивались на волнах плоты, над ними с пронзительными криками кружили чайки, то ныряя в волны, то вновь взлетая над водой. Средиземное море…
Дети застыли в безмолвном восторге. Никто больше не смотрел на огромный город внизу — они не могли оторвать взоров от моря, великолепного, лазурного и устрашающего моря. Пожалуй, никому из них не доводилось еще в своей жизни видеть моря, они не представляли себе, как оно выглядит. Действительность превзошла все ожидания.
Дети, открыв рты, воззрились на безграничную водную гладь. Еще немного, они спустятся к берегу, Николас возденет руки — и морская пучина расступится… Правда, теперь, когда они своими глазами увидели море, терявшееся где-то в необозримой дали, неясные сомнения закрались в душу. Неужели безбрежное море и впрямь отступит перед ними?
Малыши подумали, что город, раскинувшийся внизу, и есть долгожданный Иерусалим. Они разразились ликующими криками, они рвались поскорее спуститься к берегу, чтобы увидеть, как побегут сарацины. Старшие с трудом сдерживали лихорадочный напор малышни, но и терпению старших наступал предел. Они желали наконец увидеть обещанное им чудо. Подстегиваемые радостным ожиданием, крестоносцы ускорили шаг, устремляясь по склону холма вниз, к берегу моря.
Волнами обтекая скалистые уступы, колонна детей спустилась к пустынному побережью. На отмели, затененной кронами сосен, вырос походный лагерь. Некоторые ребята попытались проникнуть в город, но по пути были остановлены стражей и отправлены восвояси. Генуэзцы твердо вознамерились не подпускать близко крестоносцев.
Впрочем, те не особенно огорчались. С вожделением всматривались они в морскую даль: там, за горизонтом, ждет их Иерусалим, белоснежное чудо, созданное детской фантазией…»
Отцы свободного города не отказали детям в их скромной просьбе — переночевать на улицах Генуи. Им даже разрешили остаться на неделю, а тем, кто пожелает, и навсегда: получить столько дармовой рабочей силы разом — редкая удача. Однако юным крестоносцам сама мысль об этом показалась нелепой. Ведь назавтра их ожидал долгий путь сквозь море…
Утром «потешная» армия выстроилась на берегу.
«Николас воздел руки:
— О великое море! Повелеваю тебе отступить перед детьми, посланными Богом.
Тишина. Семь тысяч зрителей замерли, боясь вздохнуть. В простых, бесхитростных словах Николаса звучит неподдельная вера, которой проникнут весь облик предводителя крестоносцев, и эта вера завораживала ребят. Картина и впрямь необыкновенная — одинокая фигурка затерялась на фоне безбрежного моря, голос разносится над волнами.
Между тем на море ничего не происходило, все та же даль, без конца и начала, рыбацкие шхуны так же покачиваются на синей, до боли в глазах искрящейся поверхности, которая скрывает в своей глубине косяки рыбы, морских чудовищ и, конечно же, неразгаданные тайны.
— Молю тебя, Господи, сделай так, чтобы море отступило перед святым воинством, призванным освободить Иерусалим!
Снова мертвая тишина. Мерный рокот прибоя, набегающего на камни, с тихим плеском омывающего водоросли и прибрежную гальку. Едва слышное дыхание притихших ребят.
Опять ничего. Море, величественное и недвижное, нежится в солнечных лучах…
Николас вытянулся стрункой, будто вознамерился кончиками пальцев дотянуться до небосклона:
— Расступись, непокорная стихия, расступись перед Божьим воинством и дай нам пройти. Господь желает этого!
Лазурная ширь, безбрежная, почти неподвижная, простиралась до самого горизонта, солнечные блики все так же скользили по волнам. Большой корабль вышел из гавани. Чайки вились над водой, то ныряя в глубь, чтобы выхватить рыбешку, то взлетая к небу…
Николас рывком обернулся и воскликнул:
— Молитесь! Молитесь же!
Некоторые ребята попытались было опуститься на колени, но их со всех сторон зажимала толпа, остальные продолжали стоять неподвижно, даже не подумав молитвенно сложить руки и возвести глаза к небесам. В суровом молчании взирали они на своего предводителя.
— Молитесь! — звенел его отчаянный крик.
…Море не послушалось его, не снизошло к его мольбам и по-прежнему тихо плескалось у его ног. Море смеялось над ним…»
Так увидела происходящее глазами своего героя Теа Бекман. Что ж — скупые сообщения хронистов дают самый широкий простор писательской фантазии. В том же, что произошло с детьми дальше, гораздо больше суровой прозы, нежели героической романтики. Когда истек недельный срок, каждый из них сам решил, что делать дальше. Кое-кто остался, воспользовавшись предложением генуэзских властей. Судя по всему, среди них был и Николас — в летописях есть лишь туманное упоминание о том, что он выжил и в 1219 году сражался при Дамьетте в Египте.
Но большинство двинулось дальше, в поисках того заветного места, где море, наконец, соизволит расступиться. Сердобольные пизанцы, издавна соперничавшие с жителями Генуи, ласково встретили детей. В какой-то степени они даже сотворили то самое чудо, которого все так ждали, — оснастили два корабля и отправили часть детей в Святую землю. Кое-кто из хронистов вскользь говорит о том, что они благополучно достигли берега, но ни о каких победоносных встречах юных рыцарей с неверными сведений нет.
…Увидеть Палестину довелось и французским ребятишкам из армии Этьена. Они вышли в поход, когда германские дети уже терпели адовы муки в горах. Их маршрут был куда проще: Тур, Лион, Марсель — за месяц преодолели 500 км. Они достигли побережья Средиземного моря почти без потерь — но разочарование от встречи с ним оказалось неменьшим. Их отчаяние тронуло богатейших купцов города. Летопись сохранила их имена — Гуго Ферреус и Уильям Поркус. Хронист описывает, как к детскому лагерю подъехали два богато одетых всадника. Сойдя с коней, они упали на колени перед Этьеном:
— О, вождь святого воинства! Мы тоже хотим послужить богоугодному делу! Возьми наши корабли, чтобы достичь желанной цели и выполнить свой обет…
Что оставалось мальчику? Разумеется, он согласился, тут же объяснив всем, что неверно понял знамение Божие — море не расступается перед ними, но покоряется им…
Увы, море оказалось куда менее приветливым, чем достопочтенные марсельцы. Из семи кораблей, на которых разместилось около пяти тысяч ребят, два попало в страшную бурю близ острова Святого Петра у юго-западной оконечности Сардинии. Ни истошные крики, ни звук молитв не могли перекрыть бешеного рева ветра. Тех, кто разместился на палубе, смыло за борт сразу. Вслед за ними пошли ко дну те, кто сидел в трюме, — корабли, налетев на рифы, разбились в щепки… Поглотив добычу, море тут же успокоилось, и все стихло.
