Если бы в суматохе, вызванной появлением «Валюты», вахтенный не забыл вытянуть на палубу пеньковый трос лага, Николай Ивакин тотчас бы утонул. Падая, он инстинктивно раскинул руки в стороны и, уже погрузившись в воду, почувствовал скользящий между пальцами трос. Холодная вода вернула со знание. Николай вынырнул, ухватился за трос и опять нырнул, продержавшись в воде, насколько хватило дыхания. Только сейчас он ощутил страшную боль под левой ключицей.
«Что же делать? Ведь нет никакого выхода! — вынырнув, подумал он с каким-то тупым равнодуши ем. — Зачем держаться за эту чудом попавшую в руки веревку? Держись не держись, а спасения ждать неоткуда и не от кого...»
Если крикнуть и позвать на помощь, то его, безусловно, услышат на шхуне, вытащат. О, только скажи этим дьяволам, кто ты такой, они сохранят жизнь и попытаются тебя завербовать в свою шайку!
Нет! Он не закричит. Закоченеет, захлебнется, утонет, но не закричит!..
Шхуна шла под всеми парусами, увлекая за собой измученного, замерзающего, тяжело раненного чекиста. Волны с легким певучим плеском омывали ее просмоленный корпус.
На палубе послышались голоса, вспыхнул огонек трубки. Николай, не отпуская троса, погрузился с головой в воду. «Наверное, сменились штурвальные, а может, это сам Антос или Тургаенко. Он ведь еще не уплыл... Его лодка на буксире, за кормой!..»
Николай вынырнул и тотчас опять нырнул. На корме все еще кто-то стоял. Какое счастье, что темно и его трудно заметить! Он высунул из воды лицо. Осторожно, перепуская скользкий трос, достиг кормы и увидел, наконец, лодку.
Но что это? Рука сжала лаг, трос кончился. До лодки осталось не больше сажени, но для того, чтобы проплыть даже сажень, нужны силы, а сил не осталось совершенно.
Нос лодки глухо ударялся о гребни волн. Спасение рядом и в то же время недосягаемо. Выпустишь трос — и тебя унесет! Но ведь иного выхода нет, нет же иного выхода!
Ивакин вздохнул, резкая боль пронзила легкие. Почти ничего не сознавая, он разжал руки, исступленно заработал ногами и вдруг почувствовал, как ударился головой о деревянное днище...
Не сознавая, как это могло произойти, Николай перевалился через борт лодки и, жадно глотая воз дух, упал на мокрую банку. Он был так измучен, что почти потерял способность соображать. С великим трудом стал на четвереньки и, отплевываясь кровью, подполз к носу, нащупал крепкий буксирный канат. Надо развязать затянутый намертво узел. Николай лег на правый бок и начал грызть узел зубами. Словно из стальной проволоки сплетен этот окаянный канат!
Отчаяние с новой силой охватило душу, все понапрасну! Добрался до лодки — и все понапрасну!
Холодное железное кольцо терло щеку. Николай заплакал. Слезы текли по его мокрому обветренному лицу. А холод сковывал тело. Голые ступни (кто-то из контрабандистов стащил с него ботинки) потеряли всякую чувствительность, кисти рук закостенели, пальцы отказывались сгибаться. И только под левой ключицей нестерпимо горела рана.
Николай уже не мог бороться за жизнь. Да и к чему? Все равно он умрет, и чем скорее придет смерть, тем лучше. И никто не узнает, как он погиб. Ни Репьев, ни Никитин, ни мать... «А ведь Никитин надеется на меня и ждет от меня известий...» Ивакин начал медленно, с трудом сгибать и разгибать паль цы, засунул правую руку в карман брюк, надеясь хоть немного отогреть ее, и в кармане нащупал .что-то твердое, острое. «Нож? Откуда он взялся?.. Я ведь не брал с собой ножа... Нет, это не нож, это какой-то хирургический инструмент, кажется, он называется ланцетом...» Николай вытащил его, приложил лезвие к канату и начал пилить...
Тем временем Антос Одноглазый и человек в зюйдвестке — это был часовщик Борисов, он же Карпухин, — спустились в носовой кубрик.
— Первого декабря, ровно в двадцать четыре часа, подводная лодка будет в десяти милях от берега на траверзе Бургосского маяка, — сказал Борисов. — Вы передадите пакет лично командиру, только лично ему. Связь поддерживайте через Тургаенко. Если он подойдет к вам с кем-либо, кроме меня, стреляйте. Вавилова держите в трюме. После Тендры — уничтожить... Где вы нас высадите?
— Если мы сейчас повернем обратно, то через полчаса будем на траверзе Аркадии, — ответил Ан тос.
— Отлично! — Борисов застегнул плащ, давая понять, что разговор окончен.
Они вылезли на палубу. Увидев их, Тургаенко поспешил на корму, схватился за канат, с силой потя нул его и упал. Лодки за кормой не было.
Подгоняемая свежим ветром, лодка находилась в этот момент уже в нескольких милях от шхуны.
Никем не управляемый небольшой парус то надувался, то хлопал о мачту.
Ивакин лежал на корме, навалившись всем телом на руль. Волны нагоняли лодку и окатывали ее, но Николай ничего не чувствовал.
Хмурый рассвет застал одинокую утлую посудину в открытом море. Пара дельфинов поиграла вокруг нее и уплыла к югу. Голодные чайки с пронзительным криком носились над водой. Дождь устал моросить и отступил перед пеленой густого тумана.
Течение и ветер гнали лодку на восток. Если бы Николай мог подняться вместе с чайками над тума ном, то увидел бы, что давно уже проплыл мимо Одесской бухты.
По временам к нему возвращалось сознание, и тогда он чувствовал холод, качку, боль в груди, кровь на губах, жажду. Большую же часть времени он ничего не ощущал, словно проваливался в какую-то черную пропасть.
Иногда в голове возникали смутные обрывки воспоминаний: Нижний Новгород, рабочий поселок Сормовского завода, большая комната райкома комсомола, шумная толпа молодых парней, требующих отправки на фронт. Потом Николай видел себя бегущим вместе с этими парнями по льду Финского залива. В руках он держал винтовку, стрелял из нее и кричал: «Даешь Кронштадт!..»
И снова Сормово, берег Волги и огромные шуршащие и трескающиеся льдины. На одной из них он, восьмилетний Колька, и еще какие-то мальчишки. Они отправились путешествовать в Каспийское море... И вдруг вместо льдины больничная койка, а рядом человек. «Которые тут большевики?» — кричит он, размахивая пистолетом. «Нет здесь большевиков, тут тифозные», — отвечает сиделка. Кажется, это было в Самаре...
Мысли путались. Как же он оказался в Одессе? Кто такой Никитин?.. Ах да, Никитин — председатель Губчека. А Тургаенко кто?.. Где же чайник? Зачем поят горькой водой? И кто отсек ноги? Оказывается можно жить и без ног!.. Только как же стоять v станка и нарезать шестеренки?.. «Ах ты, большевистское отродье! — вопит Тургаенко. — Змееныш подколодный!» Тургаенко скручивает ему руки. Человек в зюйдвестке пинает в живот: «Кто подослал тебя?» И опять бьют и бросают в кубрик. Кто-то говорит с ним. «Неужели русский? Кажется, я его ударил? . А не он ли положил мне в карман ланцет?..» Опять провал, беспамятство, и вдруг, как живое, лицо Макара Фаддеевича. «Коля, беги до станции, позвони Никитину... Достань где-нибудь лошадь...» — «Макар Фаддеевич, товарищ Репьев, я все сделаю. Я быстренько, одним духом...» Как тяжело бежать по шпалам!.. И снова провал, черная и.холодная пропасть...
Глава II
Под воскресенье шхуна Антоса Одноглазого нахально вильнула кормой и снова, в третий уже раз, скрылась от пограничников.
— Свистать всех наверх! — приказал Ермаков боцману. Заложив за спину руки, он быстро шагал по качающейся палубе от борта к борту.
Когда все одиннадцать человек команды выстроились на баке, Ермаков остановился перед ними и прищурил глаза.
— Антос Одноглазый поздравил нас с наступающим праздником и пожелал нам побыстрее переби рать шкоты и фалы. У меня все! Можете разойтись!
