упомянутых битв. Но исследование других битв показывает, что преследование, когда оно не велось, было бы опрометчивым или ненужным — опрометчивым после Бекулы, когда на него двигались с двух сторон две свежие армии, и ненужным после Замы, когда не осталось врагов, представляющих опасность.
От тактики мы переходим к стратегии, и здесь предварительные разграничения и определения могут упросить нам задачу выработки суждения. Слишком часто считают, что стратегия охватывает только военные факторы, при этом политические и экономические факторы, с которыми они переплетены, уходят в тень. Ошибка эта принесла неисчислимый ущерб всем структурам воюющих наций. Когда такие критики говорят о стратегии, они думают почти единственно о логистической стратегии — о комбинации во времени и пространстве различных военных фигур на шахматной доске войны. Между логистической стратегией и шахматами имеется отчетливая аналогия. Но на более высоком плане и в куда более обширных масштабах действует большая стратегия, которая определяется как применение силы во всех ее формах для поддержания политики. В то время как стратегия в более конкретном смысле занимается передвижениями вооруженных масс, большая стратегия, включающая эти передвижения, охватывает и мотивирующие силы, которые лежат за ними, как материальные, так и психологические… Большой стратег есть, следовательно, также политик и дипломат.
Как стратег-логистик, Наполеон не имеет соперников в истории — за исключением, быть может, монгольского полководца Субудая, если судить по сохранившимся скудным сведениям о его кампаниях. Древние, как и недавние предшественники Наполеона, страдали от общего дефекта: организационная структура армий в те дни не допускала тех многогранных комбинаций, которые ему удавались; дефекта, который сохранялся до тех пор, пока в конце XVIII века не родилась дивизионная система, начиная с де Брольи. До того мы находим отряды — или порой, как в классическом движении Нерона к Метавру против Ганнибала, комбинации из двух армий, — но масштабы и разнообразие таких комбинаций были неизбежно узкими, пока армии не были разбиты на самодостаточные и независимые стратегические подразделения — современные дивизии или армейские корпуса, — как раз вовремя, чтобы гений Наполеона смог приступить к эксплуатации новых возможностей. Но и в узких рамках донаполеоновских времен Сципион разработал ряд стратегических ходов, которые по справедливости не имеют равных в античном мире. Как сокол, пал он на Новый Карфаген — удар был рассчитан так, что ни одна из трех карфагенских армий не смогла бы прийти на выручку вовремя. Едва ли менее смелым и рассчитанным был удар на Гасдрубала Барку — прежде, чем Гасдрубал Гискон или Магон могли с ним соединиться; как тщательно был выбран момент, мы знаем из Полибия. Нет никаких сомнений, что эти стратегические ходы были умышленными — в отличие от многих других, приписанных древним полководцам военными критиками, видящими древние театры военных действий через современные очки. Полибий и Ливий оба говорят нам, что Сципион все рассчитал заранее. Вспомним опять-таки, как Сципион стоял на страже над Гасдрубалом Гисконом, в то время как его отряд под командой Силана устремился вперед и напал на Ганнона и Магона прежде, чем они получили весть о его приближении. Быстрота марша обеспечила полноту победы.
Далее, мастерское движение, ведущее к Илипе, при котором направление наступления перерезало линии коммуникаций Гасдрубала и Магона с Гадесом, что в случае их поражения означало, что путь отступления к их укрепленной базе будет отрезан рекой Бетис (Гвадалквивир). Результат показал верность расчетов Сципиона, а их подтверждением является разгром карфагенских армий. Похоже, что перед нами первый в истории чистый пример удара по стратегическому флангу. Здесь родилась истина, которую Наполеону дано было выразить в кардинальной максиме: «Важный секрет войны в том, чтобы сделать себя хозяином коммуникаций». Говорят, что впервые такой фланговый удар был нанесен при Иссе, но маневр Александра был проведен на поле битвы, не являясь стратегическим ходом, хотя простое объяснение заключается в том, что море мешало наступлению на другой фланг, а излучина реки Пинар продиктовала направление удара.
Допустим, что стратегический замысел Сципиона при Илипе есть только гипотеза — о нем не говорится с определенностью у Ливия и Полибия; но установленные факты, касающиеся наступления и, в особенности, того, что за ним последовало, образуют такую цепь косвенных доказательств, что не может быть прочнее. Даже Додж, постоянно принижающий Сципиона, подчеркивает угрозу стратегическому флангу.
Перед тем как перейти к африканским кампаниям, мы можем отметить дальновидность Сципиона и ловушку, устроенную Ганнибалу в Локрах. Отметим затем, что после высадки в Африке первой его заботой было установление безопасной операционной базы, что воплощало собой принцип безопасности перед переходом в наступление. Посмотрите, как он помешал сосредоточению превосходящих сил врага, построив близ Утики «линии Торрес-Ведрас». Отметьте быстроту, с которой он ударил на Гасдрубала и Сифака на Великих равнинах, не дав им времени организовать и закалить новых наемников, и как затем он еще раз становится на страже, на этот раз над Карфагеном, в то время, как его отряд под командой Лелия и Масиниссы выбивает Сифака из войны. Наконец, вспомним его движение вверх по долине Баграды, которым он одновременно вынудил Ганнибала следовать за ним и ускорил свое воссоединение с подкреплениями, приведенными Масиниссой из Нумидии. Мастерство Сципиона на стратегической шахматной доске настолько совершенно, что даже выбирает поле битвы, наиболее благоприятное для своего тактического инструмента. Затем, выиграв Заму, он бросается на Карфаген прежде, чем граждане могут оправиться от морального шока.
Какие ошибки (если они есть) можно отнести к теневым сторонам его стратегии? Исследование военных комментариев показывает, что его критики выдвигают только три упрека: что Гасдрубал Барка, а затем Магон, по очереди бежали из Испании и что Сципион не обложил осадой Карфаген сразу же после высадки в Африке. Очевидным ответом служит вопрос: сколько раз Дарий, намного более важный персональный фактор, ускользал от Александра? Почему Цезарь позволил Помпею ускользнуть после Фарсала, или Ганнибал не двинулся на Рим после Тразимена или Канн? Для всего этого были намного менее веские причины. Но, не считая того, что очень трудно поймать полководца, лишенного армии, можно надеяться, что предыдущие главы уже опровергли эти пустые упреки. Даже после Бекулы Сципион еще заметно уступал в силе карфагенским войскам в Испании, и далее, Гасдрубал смог ускользнуть от бдительности Сципиона и пересечь Пиренеи только с отрядом настолько слабым, что ему пришлось два года набирать в Галлии рекрутов, прежде чем он смог двинуться на Италию. Магон бежал с еще меньшим числом людей.
Что до вопроса о немедленном наступлении на Карфаген, то Сципион был бы запальчивый дурак, а не генерал, если бы он попытался обложить осадой такой громадный укрепленный город, как Карфаген, с теми малыми первоначальными силами, с которыми он прибыл в Африку. Яснейшее доказательство его мудрости в обеспечении первым делом безопасной базы для операций заключается в сосредоточении подавляющих вражеских сил, угрозы которых он избежал, только заранее построив свои «линии Торрес-Ведрас».
В истории Александра даже его современные биографы не видят заметных примеров логистической стратегии, не считая некоторых форсированных маршей — например, от Пелия к Фивам. Здесь нет комбинаций или расстройства вражеских комбинаций. Его сила лежит в его большой стратегии, о которой мы будем говорить ниже.
У Ганнибала логистическая стратегия также заключается в прямых маршах и в достойной восхищения заботе о безопасности коммуникаций, не считая весьма спорной цели движения на линию реки По (Пад), которая действительно отделила старшего Сципиона от второго консула Семпрония и, во-вторых, ложного движения на Рим в попытке ослабить давление на своих союзников в Капуе, — которое, будучи хорошо задуманным, не удалось. Против этого можно, во-первых, выставить тот факт, что преимущества опасного перехода через Альпы были сведены на нет быстрым возвращением старшего Сципиона из долины Роны (Родана) через Ривьеру; во-вторых, тот факт, что ему не удалось помешать соединению Семпрония со Сципионом на Требии. Позже, среди других его неоспоримых ошибок — отказ от использования победы при Каннах, хотя бы путем захвата Канузия, не говоря уж об ударе на Рим; то, сколько раз его ходы парировали Фабий и Марцелл; блестящий обман, осуществленный Нероном, который оставил Ганнибала неподвижным и в неведении в то время, как его брат был разгромлен при Метавре. Наконец, мы видим, как Сципион перехитрил его в предварительном маневрировании перед Замой. Выдающийся, великий тактик, Ганнибал не производит впечатления как стратег; в сущности, он даже слабее, чем некоторые предшественники Сципиона среди римских генералов.
Цезарь, напротив, больше проявил себя в логистической стратегии, чем в тактике. Но сколь
