Смутился. Откуда он помнит это имя? В глазах встал тонкий, изящный стан неведомой девушки. Он провёл рукою по глазам, пытаясь смахнуть эту картину.
— Вполне возможно и забыть. — Вековой пристально вглядывался в лицо Сажина. — Вам пришлось что-то забыть, майор? Что? И кто такая Ведея?
— Не знаю. Возможно, есть люди, которые знают. А я не помню. Сейчас только имя её всплыло в памяти.
Сажин замолчал. Он уже давно стал задумываться над тем, что говорят учёные, занимающиеся странными случаями, можно сказать, аномальными явлениями, в службах органов безопасности, в розысках МВД. Мол, никто не исчезает в никуда, всему есть объяснение и причина. Только в последние годы по долгу службы Сажин узнал очень много о пропавших людях, и ни один учёный и оперативник не мог дать вразумительного ответа, куда всё же пропадают люди.
Почти ежегодно в стране стало теряться несколько тысяч человек. Они исчезали бесследно, не оставив после себя ни свидетелей, ни отпечатков, — просто растворялись, словно туман под солнцем. Некоторые потом объявлялись, но совершенно в другом месте, далеко от своего местожительства, и, как правило, ничего не помнили.
Сажин много беседовал с этими людьми. Обычно они не знали, что с ними происходило. Рассказывали, что вдруг осознавали себя где-то на какой-нибудь дороге, словно после долгого и глубокого сна. Они, как будто после пробуждения, вновь начинали ощущать вокруг себя мир, но чувствовали себя в этом мире странно, словно прилетели на землю с чужой планеты. Они не помнили, кто они, где живут и чем занимались в этом, вдруг ставшем новым для них мире. Но, несмотря на то, что они были незнамо где и неизвестно сколько времени, выглядели здоровыми и вменяемыми. Одна была беда, что ничего не помнили. Некоторых после долгого отсутствия родственники находили через службы розыска, когда они уже проходили курс реабилитации. Их заставляли вспомнить, кто они и откуда, только безрезультатно.
Но пропажа памяти на знакомые и родные лица, на местожительства не повлияла на их профессиональную деятельность. Они не знали, кем работали до потери памяти, но музыканты могли играть, компьютерщики работать со сложными программами. Словно руки их помнили, как и что они делали до потери памяти. Сажин разбирался с этим долго и пришёл к выводу, что исчезновение их было как бы не случайно и кто-то преднамеренно стер только часть их памяти, тот отрезок времени, в который они отсутствовали. А что, если все эти люди были в так называемом Братстве? А может, уходили в эти самые Тартарары, о которых говорил подследственный? Или в небытие? Скорее, по логике, в небытие, потому что какое-то определённое время их местонахождение на земле не прослеживалось. Не было ни одного свидетеля на время исчезновения.
Уфологи приписывали пленение людей инопланетянам, врачи — амнезии, у милиции были свои версии исчезновения: от сожительства и пьянства с кем-нибудь в другом городе до залегания на «дно» от долгов, афер и прочих милицейских диагнозов. Но Сажину такие версии и доводы ни о чём не говорили. В мысли закрадывались фантастические предположения. А что, если память всё-таки специально стёрли, но заложили свою программу и ждут только удобного случая, чтобы эту программу активизировать? И кто эти люди, копавшиеся в чужом разуме? Спецслужбы? Свои или чужие? А может, всё же с людьми, потерявшими память, тоже произошли странности, как сейчас происходит с ним, с полковником Аридаковым, — да уже много с кем. Может, здесь кроется ответ. Только сможет ли кто ответить? Ни он, ни Аридаков, ни даже Коротин — без пяти минут кандидат наук, которому сам бог велел, — не могут дать ответа даже себе. Всё так призрачно и неосязаемо — на уровне подсознания и интуиции.
С Братством более понятно: конкретные люди проводят в жизнь свои идеи почти легально, прячась за вывесками общественных организаций и фондов. А вот с людьми из небытия, или старыми людьми, как называет их дед Данила, — с ними-то как? Руками их не пощупаешь — это вроде как зуб, который давно удалили, но он иногда так начинает болеть, что появляется настоящее реальное ощущение, что он есть. Ты хочешь проверить, осторожно ведёшь языком, чтобы резко не затронуть больной зуб, не хочешь, чтобы вновь возникла резкая боль, но язык твой проваливается в пустующую дыру…
Фары автомобиля выхватили приземистое строение на поляне, огороженное сосновыми жердями, и несколько машин, припаркованных у самого забора. Стоявший чёрный «Хаммер» вызвал у Сажина беспокойство: знал, кому он принадлежит. Такая машина была одна в области, и он как-то уже проводил проверку хозяина на причастность к одному преступлению, связанному с заказным убийством. Но владелец машины оказался чист или умело спрятал концы. Лично с ним Сажин знаком не был. Он был в негласной разработке, и все его связи с преступным миром оказались просто домыслами. Если уж они были, то этот человек по кличке Ворон обладает недюжинными способностями настоящей конспирации. Но для себя Сажин вывел одно: боялись его, начиная с конца восьмидесятых.
Подмяв под себя крупнейший оптовый вещевой рынок Сибири, Ворон не дал там хозяйничать ни азиатам, ни горцам с Кавказа. В его сначала нелегальной организации была жёсткая военная дисциплина, и все вопросы, связанные со сферами влияния в сибирском регионе, он лично контролировал. Много было недовольных, но смирились, потому как знали: война с ним ничего хорошего не принесёт. Всем был известен случай, когда Ворон не согласную с его позицией группировку из Средней Азии, привыкшую на родине у себя к круглогодичному теплу, насильно, под автоматами, посадил в военный самолёт и отправил на запасной аэродром далеко за Полярный круг, к белым медведям. Это дело тогда было в ведомстве ФСБ. Пилоты вернулись обратно только с охраной. А улетевшие потомственные чабаны поменяли свою профессию и, чтобы выжить в суровых условиях в ожидании новой навигации, стали оленеводами. Лётчики, конечно, получили взыскание, но поднимать большого шума вокруг этого эпизода никто не стал. Силовые структуры в то время понимали, что справиться с растущими, как грибы, преступными группами тяжело и лучше контролировать одну, крупную и русскоязычную, а не гоняться за разрозненными беспредельщиками, которые даже в преступном мире жили не по понятиям.
Но это конец восьмидесятых, а в девяностых произошла легализация, и у Ворона по всей Сибири открылись десятки охранных предприятий и всевозможных АО. У него была финансовая стабильность, и налоги, отчисляемые в бюджет, составляли весомый вклад в развитие сибирских городов. Сейчас же Сажин не понимал, что заставило преуспевающего бизнесмена приехать сюда, в эту таёжную глухомань? Может, он тоже в Братстве Теней?
— А Ворон что здесь ищет? Бизнеса здесь нет. Что-то здесь не так…
Вековой вскинул брови на Сажина:
— Что не так?
— Сам не знаю! Птица большая залетела на кордон, тоже что-то хочет поклевать. Только вот что?…
Несмотря на позднее время, в доме никто не спал. Услышав шум подъехавшей машины, на крыльцо вышли дед Данила и полковник Аридаков. Лупаня, почуяв хозяина, выкатилась из-под сеней с заливистым лаем. Подскочила к приезжим на безопасное расстояние, обернулась на деда Данилу, как бы спрашивая, что делать с ночными гостями, но, услышав дедово «сядь!», тявкнула ещё раз для острастки и села в мокрую траву.
— Гости, я вижу, тут у вас. — Сажин опустился на влажную ступеньку крыльца и посмотрел на деда Данилу. — Дед, проводи учёного к сыну. А мы здесь побудем… Ворон что здесь делает?
— Сам не знаю! — Аридаков опустился рядом с Сажиным. — Сначала с дедом уединился, потом на реку ушли с Марией. Мне так кажется, любовь у него…
— Любовь, говоришь?… Они вычислили нашего человека в Буранове, — Сажин немного замешкался, — и даже разоружили. А в Каменке Марию как рентгеном просветил.
— Да, работнички… У тебя Ворон был когда-то в разработке? Кем он был до бизнеса?
— Военным — спецназ ВДВ. И помощник его, Винт, тоже. В одной бригаде они были в Афганистане. Я ещё когда сам там был, слышал про Винта. Лихой мужик! Только вот сейчас на какой они стороне? Не хотелось, чтобы на другой… Лешим они интересовались.
— Лешим? А вот это уже наводит на размышления. Как они про Данилу узнали? И что странно… Когда он появился, Данила его князем назвал и Мария тоже. Такое ощущение, майор, что дед его знает, а он его — нет.
— Придёт, спросим… Долго они говорили?
— Долго, и Ворон вышел другой.
