Война за выживание, за благосостояние, за утверждение в этом мире… И даже во имя любви! Казалось бы, любовь — это мир высоких чувств, но и за это надо сражаться. В данной войне нет границ — она повсюду: она там, где есть люди. И мало того — сейчас идёт какая-то другая война, неведомая и непривычная для него: война духа, война мировоззрений, можно подумать, что даже война богов или для богов. Только войну эту ведут — как всегда — люди, а где люди — там всегда жертвы. И уже, как сказал майор из ФСБ, они есть. Так где же тогда мир? Наверное, только там, где собравшаяся группа людей опускает в землю гроб. И говорят: «Мир праху твоему…»
Ворон от такой мысли поёжился, словно в машине стало холодно. Стараясь отвлечься от дурных мыслей, переключился на предстоящую встречу с Марией и Лешим. К Лешему у него был особый интерес, даже не сравнимый с беседой у деда Данилы. Много за три дня вопросов накопилось, только вот ответит ли ему Леший? Почему-то Ворон с трудом поверил Даниле. И даже не поверил, а как бы в сомнениях был от всех его рассказов. Не отрицал: какая-то правда в этом есть. Бывает что-то необычное с людьми при разных обстоятельствах — это ни для кого не секрет, все с чем-то таким сталкивались в своей жизни. Да и он сам не исключение. Странно то, кто же собрал всех вместе? Вот главное, что хотел выяснить Ворон. Кто позвал? И как? И почему урочище Двух Братьев? Не Каменка, не Бураново, а урочище? Почему они говорят, что началось всё отсюда и закончится здесь… Что закончится? И для кого?
— Что тебя грузит, Ростик? — Винт обернулся к Ворону, глаза свежие, как будто и не спал. — Молчишь всю дорогу…
— Думаю.
— Тоже дело, чем просто ехать, — то ли смеясь, то ли серьёзно, заметил Винт. — И меня мысли достали. Ты видел человека, что фээсбэшники привезли вчера?
— Это учёного, что ли? Так сын его там повёрнутый, сектант, вот папаша и прилетел.
— Да нет! Того, что вечером доставили. Будто знаком он мне, Ворон… Только когда и где я с ним пересекался?
— Где ты его мог видеть? Это человек из ФСБ. Но Мария сказала, что он работал на Братство Теней.
— Предатель?
— Нет. Это наши из «конторы» проморгали. Тени хорошо перевоплощаются.
— А мне всё же кажется: ерунда это, Ворон. Где они, тени?
— Они вокруг нас! Ходят, как мы, живут как мы. Они живут двойной жизнью. И та, ночная, — их настоящая. Мы с тобой уже воевали с ними. Не в Афганистане — там мы были, наверное, для того, чтобы не дать западу переместиться на восток. Но когда нас вывели, на страну восхода опустился закат. А противоборство с тенями здесь… Да мы постоянно с ними воюем, не замечая этого!
— Ты хочешь сказать, что все они в организации?
— Нет. Но их легко склонить туда. Они внутренне готовы, не понимая, что за этим кроется. А порой и мы с тобой сами становимся тенями, стараясь подражать кому-то. И всё оттого, что всего в нас поровну: и добра, и зла. Меняем свои решения, стараемся быть похожими на кого-то. А каждый человек, Винт, должен быть самим собой.
— Это ты, пока ехал, надумал?
— Да уже давно думаю! Спасибо Даниле — словно глаза мне открыл. Правду тогда мне поведал мой «чёрный человек», что и днём я ещё слеп. А я думал, что ничему уже в этой жизни не удивлюсь. А Данила мне истину приоткрыл… Не сказал всё, но я считаю, каждый человек должен сам доходить до истины.
— И что же он тебе открыл?
— Мы каждый день прикасаемся к истине, живём рядом с ней. Иногда топчем, не ведая, а то и распнём не осмысленно. И всё оттого, что идём на поводу то зависти, то личных каких-то целей.
— Об этом, наверное, каждый знает, Ворон, только все молчат. И эта есть истина Данилы?
— Нет. А истина для тебя не новость — это сущность человеческая Мы не задумываемся над ней… Вот смотри! Мы можем многое менять. Жарко нам на солнце — мы идём в тень, в тени становится холодно — идём на солнышко. Меняемся в зависимости от погоды, настроения или времени. Мы не постоянны… Вот о чём поведал мне Данила. Просто! До безумия просто… Но страшна истина! Мы не постоянны!!! И от этого все беды.
— Ну, брат, так можно далеко зайти… А чтобы выжить?… Чувство самосохранения, наконец. Разве не будет человек меняться? Когда хочется жить, и не то сделаешь — в игольное ушко пролезешь…
— Я не о том, Винт! Постоянство цели — вот в чём дело. А «шаг влево, шаг вправо» — допустимо, но только если для достижения своей цели.
— Не понятно мне, Ворон… Не понятно. У теней тогда тоже есть своя истина, и они от неё тоже ни на шаг?
— Да. Это и есть две стороны одной медали. И может, оттого они уже существуют, как говорил профессор, тысячу лет. Это тьма и свет, рай и преисподняя, добро и зло. И всё это идёт с начала человеческого существования. Может, когда-то называлось по-другому, только суть оставалась и остаётся прежней. И противоборство, противостояние это всегда было равносильным, находилось и находится в равновесии. А иначе уже и не было бы человечества. А почему — нетрудно догадаться: должно же что-то двигать человеком, должна быть какая-то цель и смысл. А если бы не было противоборствующей стороны, у человека исчезло бы стремление, желание. У него не было бы никаких завоеваний, ни у сил добра и света, ни у сил тьмы. Люди бы перестали быть людьми.
Ворон как-то странно посмотрел на Винта. По глазам было видно, что к нему пришла интересная мысль. Не кем-то уже когда-то сказанная или где-то прочитанная — он сам пришёл к ней, или она спустилась к нему откуда-то свыше.
— Ну, говори, не томи! — опять усмешка проскользнула по лицу Винта, от чего раненная когда-то щека приобрела багровый цвет. Усмешка выглядела уже не усмешкой, а каким-то агрессивным ожиданием. Кто знал Винта, боялись этого выражения. — Что замолчал? Смотри, мысли разные — они до добра не доводят… По себе знаю.
— Понимаешь, если бы на земле царило только добро или только зло, жизнь бы прекратилась. Она стала бы однобокой и однополой. А при однополой жизни нет продолжения… И если бы все люди несли всегда добро, оно бы перестало быть добром. Так же и зло. И вот поэтому, Винт, ни рая, ни ада нет. Зачем боги выдумали рай? Только ли для того, чтобы удерживать и прививать человеку добрые намерения? Или для того, чтобы человечество подталкивать к своему концу? Но боги всех вероисповеданий не желают такого конца пастве своей. А если не боги — тогда кто? Тёмные силы? Или люди?… Сначала распяли, потом возлюбили и возвеличили… Увидели чудо воскрешения? А мало ли было чудес до этого? Но отказались от старого и приняли новое тоже люди. Через крестовые походы, инквизицию, кровь и огонь… Люди преследуют свои цели со дня рождения Христа… Светлые или тёмные… Только никто свыше не даст им перевалить через рубеж равновесия, потому что тогда наступит апокалипсис.
— Ну, ты, Ворон, загнул! Разве так бывает? Две тысячи лет прошло! И даже какие-то люди, затеявшие эту борьбу со всем человечеством, после двух тысячелетий забыли бы, ради чего всё начинали. Рай и ад — это же Библия! Святые писания… Не читал, но слышал.
— Вот и хорошо, что не бывает… Это мои мысли, Винт, не надо их к кому-то относить. Мои раздумья…
Ворон снова замолчал. То, что ему открылось вдруг, невзначай, не успокоило его, а наоборот, стало отягощать. Будто и не на машине он ехал, а шёл по бездорожью, взвалив на себя непосильную ношу. И каждая новая мысль становилась мрачнее, а ноша тяжелее.
Он вдруг почувствовал в себе настоящую физическую усталость. Откинулся на сиденье и закрыл глаза, стараясь вызвать образ Марии. Но как назло ему пришёл образ его бывшей жены, русоволосой красавицы с голубыми огромными глазами.
Много лет он старался забыть её, вытравить из своей памяти. Но как ни старался, у него это не получалось. Каждый день она приходила к нему в думах, реже в снах, но она оставалась с ним. С годами иногда приходила к нему мысль: правильно ли он сделал, что расстался с ней, что не смог простить ей измену? Вокруг столько людей прощают друг друга. Может, где-то в глубине души переживают это, мучаются. Но со временем всё проходит, и живут дальше, рожают детей, а самые ранимые меняют квартиры, обстановку в доме, города, чтобы ничего не напоминало о прошлом, — и живут!
