– Значит, это был отец, – сказал он совсем тихо.
– Как отец? Когда? Родителей наших уж два дня как нет, – зашумели братья. – Ты в своем ли уме?
Глеб кивнул:
– Теперь я понял. Это отец приходил. Он ведь один знает ко мне дорогу… Вернее, приходил дух его…
Возмущались братья:
– Почему не к нам? Почему к тебе, к разбойнику приходил?..
Пытался угомонить, шипел на братьев Фома. Когда ему это несколько удалось, спросил он Глеба:
– Скажи, брат, что он говорил тебе, этот… дух? Что отец говорил?
Грустным стало лицо Глеба:
– Он пришел среди ночи, как всегда приходил. Я уже ждал его…
– Оказывается, отец приходил к нему! А мы и не знали, – удивленно посмотрели друг на друга Афанасий и Борис.
Фома зыркнул на них грозно:
– Не перебивайте. Глеб продолжал:
– Он был бесплотен. Это я сейчас понимаю. А тогда не подумал об этом. Он был – видение. Он стоял в челне… А через минуту уж становился звуком. Отец был криком птицы, плеском волн, был эхом. Еще я помню, он был дуновением ветра – холодного, внезапного. Он разговаривал со мной как бы отовсюду. И ниоткуда…
Фома почувствовал, будто мурашки побежали у него по телу. Спросил:
– Что говорил-то он?
Но Глеб словно не слышал вопроса:
– Он был весь в белом…
– А что говорил? – спросил и Кирилл. Глеб поглядел на него печально:
– Говорил, спросить надо о чем-то у Мстислава, Святополка и Корнила.
– Спрашивали уже! – вставил Андрей. – Вон Кирилл и спрашивал.
– Что они сказали? – обернулся Глеб. Памфил посмотрел на младшего брата исподлобья:
– Сожалеют князь и люди его. Говорят, хороший был воин Аскольд. А про мать говорят: счастливая была женщина – родила стольких сыновей!…
– И все? – вскинул брови Глеб.
– Еще скорбят, – добавил Кирилл, – что защитить их не успели… Кабы, говорят, платили наши родители вовремя князю в казну, успел бы защитить их князь. А не платили они – оттого у дружины были лошади некормлены, еле двигали ноги, оттого и не успели защитить…
Нахмурился Глеб:
– И вы не увидели здесь намека? Не услышали насмешки?- Искали мы намек, – кивнул Памфил. Фома повысил голос:
– Но говорил уверенно князь, что следы убийцы ведут к лесу, – старший брат испытующе посмотрел в глаза Глебу. – Скажи нам, Глеб, не в твоем ли лесу прячется убийца?
Как сухая сосновая ветвь, вспыхнул Глеб:
– Кроме волков, я не знаю в лесу убийц.
– А может, ты дружков покрываешь? – предположили Афанасий и Борис. – Может, известна тебе рука убийцы?
Глаза злые обратил на них Глеб:
– По-моему, братья, вы не очень умны. Хотя меня и постарше!…
Никифор, доселе молчавший, голос подал:
– А может, он сам?.. Все притихли. Фома спросил:
– Что сам? О чем ты?..
Никифор в волнении сглотнул слюну:
– Сам он, может, родителей наших… за что-то… А теперь зубы заговаривает!… Говорит, дух отца приходил!… Почему к нам не приходил? Почему никто из нас вообще не видел никаких духов? А он видел…
Все задумались, внимательно посмотрели на Глеба.
– Вы с ума никак посходили? – потемнел лицом Глеб.
Фома так рассудил:
– А что, братья! Я хоть и не показываю на Глеба пальцем, а не вполне уверен в его непричастности. Мог ведь быть обижен наш Глеб на родителей. А значит, и выместить обиду мог!
Глеб от возмущения утратил дар речи. Братья слушали очень внимательно. Фома про- должал:
– Зачем, к примеру, какому-то разбойнику убивать в поле старого пахаря и его жену, у которых нечего взять? Разве что дохлую клячу… Но лошадь осталась на месте… – Фома ощупывал Глеба взглядом. – Мы думали тут: князь с дружиной убить могли. Другим для острастки. Чтоб вовремя платили в казну… Но зачем князю убивать работника? Зачем ему ссориться с семьей его, в коей столько взрослых сыновей? Зачем князю ссориться с Сельцом? Припугнуть ведь и иначе можно…
– Вот и мы думаем… – вставили Афанасий и Борис.
– Есть сомнения у меня, что вы думаете, – наконец ответил Глеб. – Головы ваши – как пни еловые.
Вспылил Афанасий:
– А вот я сейчас схвачу твою секиру… Крикнул Борис:
– Я меч твой схвачу… Печально покачал головой Глеб:
– Духа не хватит. Забыли вы старую истину: не всякий, кто держит меч, может им ударить; не всякого послушается секира…
Вмешался Фома:
– Сидите, братья. Он нрав!… Не хватало нам еще здесь подраться! – он тягостно вздохнул. – К тому же я только рассуждал, предполагал. Повторяю: я не показывал пальцем.
– И показывать нечего! – ярился Афанасий. – Отцеубийца за нашим столом. Можем ли мы это стерпеть? Дух родителей вопиет…
Борис отодвинулся от Глеба:
– Ты убил! Все сходится: ты затаил обиду, ты – разбойник, столько лет пропадаешь в лесу, одичал… Тебе родителей убить, что ветку сломить… А Глеб вдруг успокоился, подавил злость во взгляде. Со вздохом поднялся:
– Все понятно мне. Князя Мстислава боитесь. Готовы родного брата, невиновного человека в отцеубийстве обвинить, лишь бы не ссориться с князем…
– Уходи прочь! – шипел Борис и все отодвигался.
Глеб усмехнулся ему в лицо:
– У таких вот детей и убивают родителей! Видно, знают, что за стариков никто не постоит.
– Осторожнее, Глеб! – сказал с угрозой Кирилл. – Нам все труднее сдерживаться.
Глеб ответил с обидой:
– Были бы уверены, что я убил, – так не сдерживались бы. Зачем же в отцеубийстве обвинять, не будучи в том до конца уверенными?
– Уходи, Глеб, – посоветовал Фома, самый старший брат. – Слова твои колют в больное место. Лишь двое неразумных обвинили тебя.
– Но остальные молчат! Фома развел руками:
– Я не хочу допустить до драки. Мы братья все же! И у нас общая беда…
Больше ничего не сказал Глеб. Отшвырнул ногой тяжелый табурет, снял со стены меч, подхватил секиру и оставил дом.
– Не верю ему! – признался Фома.
– А я тебе не верю, – сказал Кирилл. – Ты, и вправду, не хочешь ссориться с князем.
– А кто хочет? – вздрогнул Фома. Тут к нему обратился Памфил:
– Скажи, брат, а если б мы были уверены, что убил Мстислав…
