Снаружи донесся чуть слышный, едва различимый звук – по дождевому лесу двигалось крупное тело. Шаги его были абсолютно беззвучны, но, пробираясь сквозь мокрые заросли, оно задевало за ветви и лианы, и вода, успевшая накопиться на листьях, срывалась и с характерным звуком падала вниз.
Зверь сделал полукруг, обходя дом погибшего Миранды. Алькальд на цыпочках подошел к старику и шепотом спросил:
– Что скажешь? Она?
– Да, – так же тихо, одними губами прошептал в ответ старик. – И она нас учуяла.
Толстяк вдруг резко распрямился и прямо сквозь темноту метнулся к входной двери. Распахнув ее, он вслепую разрядил свой револьвер в непроницаемую тьму.
Охотники зажгли лампу. Они переглянулись и вопросительно посмотрели на алькальда, торопливо перезаряжавшего оружие. Оказывается, тот вовсе не был склонен извиняться или хотя бы спрашивать мнение других участников экспедиции о своем поступке.
– Это все из-за вас, – зло бормотал толстяк, – из-за вас она от меня ушла. Сидели, болтали тут в полный голос. Я же сказал: двое спят, а двое сидят и молча караулят. А вы тут устроили чтение вслух, да еще с обсуждением.
– Сразу видно, что вы, ваше превосходительство, человек образованный, – со вздохом заметил один из охотников. – Зверя мы услышали вовремя – спасибо Антонио Хосе Боливару. И если честно, то все складывалось в нашу пользу. Оставалось только подождать немного. Тигрица еще разок-другой обошла бы вокруг дома, а за это время мы сумели бы определить, в какой именно стороне она находится и на каком расстоянии от нас. А дальше все было бы делом техники – выбрали бы подходящий момент да и выстрелили сразу из всех стволов. Стрельба на слух – дело для всех нас привычное, а учитывая количество зарядов, зверь вряд ли ушел бы от нас.
– Ну да, конечно, вы всегда все наперед знаете! Ладно, посмотрим, может, я в нее и попал, – попытался оправдаться толстяк.
– А вы сходите, посмотрите – может, и найдете в двух шагах от крыльца нашу кошку с пулей прямо между глаз. Что, не хочется? Нам, честно говоря, тоже. Смысла в этом не видим. Теперь уж подождем до утра. Надо ложиться спать, притом всем – дежурный нам больше не потребуется. Да, отдельная просьба к вам, ваше превосходительство: если на вас вдруг осмелится напасть какой-нибудь комар, пожалуйста, не стреляйте в него. Патронов нам ваших не жалко, но уж очень мы все устали и хотим поспать спокойно.
Утром, как только под пологом сельвы рассеялись сумерки, охотники вышли из дома, чтобы обыскать окрестности. Дождь не успел смыть следы зверя, оставшиеся в зарослях в виде примятой травы и порванных кое-где лиан. Нигде на всем пути гигантской кошки вокруг дома на листьях и траве не осталось ни капли крови. Как и следовало ожидать, ни одна из шести пуль, выпущенных алькальдом, не достигла цели. Услышав выстрелы, зверь резко изменил направление движения и стал быстро удаляться в глубь леса. Это охотники определили по следу, уходившему в непроходимую чашу.
Вернувшись в дом, они разожгли примус и сварили себе кофе. Усевшийся во главе стола алькальд почесал в затылке и с видом человека, изрекающего глубокую мудрость, произнес:
– Что мне меньше всего в этом деле нравится, так это то, что ягуар-людоед ошивается всего в каких-то пяти километрах от поселка. Вот скажи мне, старик, сколько времени нужно ягуару, чтобы преодолеть это расстояние?
– Куда меньше, чем нам, ваше превосходительство, – ответил Антонио Хосе Боливар. – У ягуара четыре лапы, он умеет перепрыгивать через лужи и приземляться только на сухие кочки, и кроме того, у него нет резиновых сапог.
Алькальд понимал, что за время экспедиции успел окончательно дискредитировать себя в глазах своих спутников. При этом главным виновником он считал не себя, а язвительного, вечно выставляющего его дураком Антонио Хосе Боливара. Оставаться рядом с ним и дальше было рискованно. Этот старик, чувствовавший себя в сельве как дома, мог надолго ославить алькальда как человека бестолкового, ни на что не годного и, хуже того, трусливого.
Пораскинув мозгами, толстяк нашел удобное для себя решение проблемы. С одной стороны, все выглядело весьма логично, а с другой – он по ходу дела избавлялся от столь рискованного соседства и мог снова почувствовать себя полноценным начальником над менее строптивыми охотниками.
– Знаешь, Антонио Хосе Боливар, вот что я тебе предложу, – обратился алькальд к старику. – Ты человек опытный и в сельве провел больше времени, чем мы все, вместе взятые. Джунгли и их обитателей ты, наверное, понимаешь лучше, чем себя самого. Мы тут тебе только обузой будем. Так что давай сделаем так: ты остаешься здесь, выслеживаешь тигрицу и убиваешь ее. Если все пройдет успешно, я от имени государства плачу тебе пять тысяч сукре. Мешаться и лезть с советами к тебе никто не будет. Поступай так, как считаешь нужным. А мы тем временем двинемся в обратный путь – нужно же кому-то и поселок защищать. Возьмем зверя в клещи: ты будешь охотиться на него здесь, а мы устроим засаду на подходе к Эль-Идилио. Ну, что скажешь? Не забывай: пять тысяч сукре.
Старик молча выслушал алькальда, немигающим взглядом уставившись тому в глаза. На самом деле единственным здравым решением в этой ситуации действительно было возвращение в Эль-Идилио. В этом Антонио Хосе Боливар не мог не согласиться с толстяком. Зверь-людоед в поисках новой жертвы наверняка очень скоро выйдет к поселку, а там, в двух шагах от дома, устроить засаду не составит труда. Какой смысл устраивать облаву на дикую кошку в сельве, где она чувствует себя как дома и где придется играть по ее правилам? Гораздо проще подкараулить ее на подходе к человеческому жилью, когда она окажется в непривычной для себя обстановке, решившись выследить новую жертву.
То, что алькальд хотел от него отделаться, тоже не было секретом для Антонио Хосе Боливара. Своими жесткими и язвительными замечаниями старик ранил его почти животное – как у вожака стаи – самолюбие. Старик не мог не признать, что алькальд нашел даже по-своему остроумный способ избавиться от столь беспокойного и неприятного соседства.
Впрочем, старику не было особого дела до того, что именно лепечет вечно потный толстяк. Не слишком интересовало его и предложенное вознаграждение. Его мысли в эти минуты были заняты другим.
Что-то подсказывало ему, что зверь затаился неподалеку. Он бы ничуть не удивился, узнав, что кошка в этот самый миг наблюдает за ними из ближайших кустов. Ощущая каким-то шестым чувством это враждебное присутствие, Антонио Хосе Боливар не переставал удивляться самому себе: как так могло получиться, что ни одна из жертв ягуара-людоеда не произвела на него сколько-нибудь серьезного впечатления? Ему просто-напросто не было жалко этих погибших. Как знать, может быть, жизнь среди индейцев научила его по-иному смотреть на то, что происходит в мире? В действиях этой самки он видел не бессмысленную злобу и жестокость, а своего рода акт правосудия, осуществление права возмездия по жестокому, но справедливому принципу: «Око за око, зуб за зуб». Тот гринго, что стал первой жертвой, убил ее детенышей, а может, и их отца. Так что право на месть Антонио Хосе Боливар признавал за зверем безоговорочно. С другой стороны, было в поведении тигрицы что-то такое, что подсказывало ему: она не просто охотится на людей, приближаясь к столь опасной добыче все ближе и ближе. Нападение сразу на двоих человек, опытных и долго проживших в сельве, таких как Пласенсио и Миранда, нельзя было назвать легкой и безопасной охотой на беззащитную жертву. Тем более рискованно было приближаться к дому, где остановились на ночлег сразу несколько двуногих созданий, явно пришедших сюда, чтобы отомстить за смерть себе подобных. В общем, Антонио Хосе Боливар не мог отделаться от мысли, что дикая кошка сама ищет свою смерть, пусть и неосознанно, как и подобает зверю.
Что-то подсказывало старику, что убить тигрицу означало бы исполнить некий необходимый акт милосердия. Вот только милосердие это несколько отличалось оттого, что обычно понимается под этим словом людьми, умеющими осознавать свои и чужие ошибки, а порой и прощать их, проявляя милосердие к врагу и даруя ему жизнь. Этот зверь искал смерти, но смерти в открытом поединке, своего рода честной рыцарской дуэли. Такого исхода не мог даровать тигрице ни алькальд, ни даже кто-либо из охотников. Им, не прожившим большую часть жизни в сельве, было не по силам понять те мысли, что кружились в голове у старика.
– Ну как, Антонио Хосе Боливар? – снова спросил его алькальд. – Что скажешь?
– Я согласен. Только вы оставите мне сигары, спички и, пожалуй, еще пару патронов.
Услышав такой ответ, алькальд с облегчением вздохнул и тут же выдал старику все, что тот попросил. Возвращающиеся не стали тратить много времени на сборы и на обсуждение деталей обратного пути.
