попробуем.
Ужинали весело. С аппетитом ели вкуснейшую тушеную баранину, мастерски приготовленную Анной Родионовной, маленькими глоточками пробовали драгоценное вино. Валерий Петрович стыдливо отказывался от экзотического напитка и подливал себе водочки. Ада рассказывала про своё путешествие по Венето, особенно расписывая красоты Эуганских холмов, Музей Средневековья и местный, итальянский, кофе.
Очень скоро она почувствовала, что не может усидеть на месте. Непонятное возбуждение переполняло ее, легкими пузырьками покалывая в груди. Хотелось засмеяться, или расплакаться, или просто сделать что-то необычное, что-то такое, что изумит и растормошит трёх пожилых людей, сидящих с нею за столом.
Продолжая рассказывать о поездке, Ада поднялась и стала ходить по комнате, то подходя к окну, то останавливаясь около посудного шкафа и гладя его тёмную старинную поверхность, то принимаясь вертеть в пальцах подхваченную со стола ложку.
Ей казалось, что дома что-то изменилось — всё изменилось, стало слегка по-другому. На столе стояли новые пузатенькие рюмки. Молчаливый сдержанный отец был разговорчив. Обычно строгая суховатая Анна Родионовна постоянно улыбалась. Прабабушкин буфет неожиданно приобрёл незнакомый красноватый оттенок, а левая застеклённая дверца перестала скрипеть. Даже на ковре обнаружились какие-то новые лиловые разводы, которых не было прежде.
— Ты нервничаешь, дочка? Что-то тебя беспокоит? Может, валокординчику накапать? — негромко спросил Александр Владимирович, когда они остались одни. — Ты сама не своя. Устала здорово?
— Да нет, пап, мне отлично, — засмеялась Ада, — просто на месте не сидится. У меня такое ощущение, будто я проснулась, или будто выздоровела после долгой болезни, или прежде смотрела на всё через дымку, ну, словно через вуаль, а теперь вдруг ее убрали, и теперь вижу ясно, чётко, и краски такие яркие!
— Может, просто домой вернулась?
— Может быть… Знаешь, пап, так странно! У моего путешествия ведь была довольно невеселая цель. Мне должно быть очень грустно. Оно, собственно, так и есть. Умирает человек, и не какой-то чужой, совсем посторонний. Этот человек — моя мать. И мне ее безумно жаль. Я врач, я знаю, что помочь ничем уже нельзя. Что могли — всё сделали. И всё равно человек уходит.
— И что тебе кажется странным?
— А то, что мне стало как-то легко. Я рада, что поехала, что смогла чуть-чуть узнать ее. Это — несгибаемая женщина. Просто железная леди какая-то! Даже сейчас, когда сил у нее не осталось вовсе, она сохранила волю и вкус к жизни. Мне бы стоило у нее кое-чему поучиться.
— Ты ничего не путаешь? — недоуменно спросил Александр Владимирович, рассматривая улыбающуюся Аду. — Юлечка всегда была хрупкой, мягкой, безмятежной какой-то. А ты говоришь — железная леди!
— Угу, может быть, безмятежно-железная, — рассеянно ответила она, подумала, а потом сказала: — Она мне знаешь что заявила? Что, когда первый раз меня увидела, то будто поглядела в зеркало, вернувшись в молодость. Только я другой масти. Это ее слова.
— Да, Юлечка была беленькая, а ты у меня гнедая, в бабушку, согласился отец.
— Но знаешь, что она ещё сказала? Что характером я пошла в тебя. И что она этому очень рада.
Они помолчали. Потом Александр Владимирович осторожно поинтересовался:
— Ты собираешься туда ещё поехать?
— Собираюсь, — вздохнула Ада. — Мама просила приезжать ещё, и поскорее.
— Конечно, поезжай, — отец с готовностью закивал.
— Пап, я непременно поеду, — грустно согласилась она. — Но, боюсь, сделать это придется гораздо раньше, чем я сейчас планирую.
— Ариадна Александровна, тут к вам пришли, — медсестра Таня заглянула в кабинет, где Ада чётким, аккуратным, «не врачебным» почерком подробно заполняла медицинскую карту последней пациентки. На следующую неделю было назначено много операций, и весь день у нее шел прием запланированных больных.
Ада машинально потянулась к левому углу широкого стола, куда Танечка складывала протоколы первичных осмотров. Рука пошарила по белой шершавой поверхности и ничего не нашла. Нетерпеливо взглянув на оказавшийся пустым стол, Ада строго взглянула на медсестру.
— Тань, а где карта? Опять забыли принести?
— Нет, Ариадна Александровна, — смущенно ответила девушка. — Это не на прием. Говорят, по личному вопросу, — она понизила голос.
— А что ты шепчешь? — поинтересовалась Ада. — Кто там пришел? Пусть заходит.
Таня покраснела, кивнула и исчезла. Через секунду дверь распахнулась, и в кабинет величественной походкой вошла высокая седовласая дама с очень прямой спиной и надменным лицом.
— Здравствуй, Ариадна, — сухо поздоровалась она. — Я могу пройти? Странные порядки в вашем заведении. У вас что, оборонный объект?
— Здравствуйте, Антонина Васильевна, — удивлённо ответила свекрови Ада. — Оборонного объекта у нас нет. Только что же вы не позвонили, что собираетесь придти? Сюрприз? Это неожиданность.
Ещё две недели назад она бы, скорее всего, начала нервничать по поводу визита Петькиной маменьки. Теперь же Ада с удовольствием отметила своё полнейшее спокойствие и даже равнодушие. Ей было даже не любопытно.
— Могла бы, хоть из вежливости, сказать «приятная неожиданность», — проворчала свекровь, удобно устраиваясь на мягком кресле наискосок от Адиного стола.
— Что сказано, тот сказано, — невозмутимо ответила невестка. — Так чем могу…?
— Может, чаю предложишь? — поинтересовалась Антонина Васильевна.
— Чай у нас по кабинетам не носят. Его пьют на другом этаже в свободные от работы моменты. Антонина Васильевна, у вас ко мне какое-то дело? Давайте, тогда не будем терять время. А то я, вообще-то, на приеме.
Пожилая дама в упор разглядывала свою невестку. Надо же, как мы заговорили! А была тихая, вежливая, всё угодить старалась. А теперь вот разговорилась. Однако, придется и это проглотить. Сынок Петенька, чтоб ему неладно, такого навалял, что хоть смейся, хоть плачь. Придурок! Жлоб с деревянной мордой! А она теперь должна за ним разгребать. Вот до чего жадность и глупость людей доводит! Ведь такое дело она ему на блюдечке принесла — пальчики оближешь. Как бы теперь не пришлось им просто облизнуться, да пойти себе мимо!
Но всё это было произнесено про себя. Антонина Васильевна вздохнула и выдавила из себя кислую улыбку.
— Хорошо, Ариадна, давай поговорим о деле. Я пришла просить тебя вернуться к моему сыну.
Сказать, что Ада удивилась — это значит не сказать ничего. От изумления она потеряла дар речи. Так и сидела, хлопая на свекровь глазами, открывая и закрывая рот в бесплотных попытках произнести хоть звук.
Все десять с лишним лет их с Петькой семейной жизни она ощущала со стороны матери своего мужа лишь высокомерное равнодушие, щедро приправленное ледяным презрением. Нельзя, правда, сказать, чтобы она активно возражала вообще против брака сына с какой-то там докторшей. Просто так Антонина Васильевна относилась ко всем людям — ну, может, кроме самого Петьки. Все остальные, по ее мнению, вряд ли заслуживали сколько-нибудь пристального внимания и уважения. И она не уставала демонстрировать всем этим остальным королевскую, как ей казалось, снисходительность и надменность. Сперва Аду это здорово задевало, а потом стало веселить. Как-то раз Петькина сестра Марьяна рассказала жене своего брата, что однажды ей в руки случайно попался старый-престарый документ, какая-то справка об окончании Пасюк Антониной Васильевной, уроженкой села Ново-Коровино Запорожской области, районных животноводческих курсов. Справка также охотно сообщала, что, по окончании курсов, тов. Пасюк А.В. была направлена в родное село на работу в качестве скотницы.
Собственно, ничего криминального в профессии скотницы, или уборщицы, или швеи-мотористки Ада
