поднимались длинные, одетые деревьями склоны, образуя ряд гребней, а над гребнями, над вершинами лиственниц поднималась крутая и белая вершина высокой горы. К югу насколько они могли видеть, уходил лес, теряясь в серой дымке. Там вдали виднелись слабое зеленое мерцание, и Мерри предположил, что это равнины Рохана.
– Интересно, где Изенгард, – сказал Пиппин.
– Я не знаю точно, где мы, – ответил Мерри, – но это, вероятно, вершина Мородраса, и, насколько я могу вспомнить, кольцо Изенгарда лежит в разветвлении в глубоком ущелье у конца гор. Это, вероятно, в направлении того большого хребта. Посмотри, левее пика виднеется что-то вроде дыма или тумана.
– На что похож Изенгард? – спросил Пиппин. – Интересно, что могут сделать против него энты?
– Мне тоже интересно, – отозвался Мерри. – Изенгард – это кольцо из скал или холмов, с плоским пространством посредине, а в центре этого пространства – столб или скала, называемая Ортханк. На ней стоит башня Сарумана. В окружающей стене есть ворота, и может не одни, и я думаю, что через них протекает река; она зарождается в горах и течет к проходу Рохана. Не похоже, чтобы энты могли справиться с таким местом. Но у меня странное чувство, когда я думаю об этих энтах: они совсем не так спокойны, безопасны и забавны, как кажутся. Они выглядят медленными, странными, терпеливыми и даже печальными, но я верю, что их можно разбудить. Если это случится, я не хотел бы быть на стороне их противников.
– Да! – сказал Пиппин. – Я понимаю, что ты имеешь в виду. Такая же разница между старой коровой, задумчиво жующей жвачку, и нападающим быком, и изменение может произойти внезапно. Не знаю, сумеет ли Древобрад поднять их. Я уверен: он считает, что сумеет. Но они не похожи на проснувшихся. Древобрад сам проснулся прошлым вечером, но тут же снова уснул.
Хоббиты повернули назад. Голоса энтов по-прежнему поднимались и опускались в их собрании. Солнце поднялось достаточно высоко, чтобы взглянуть через изгородь; оно сверкало в вершинах деревьев и озаряло северную сторону долины холодным желтым светом. Там они увидели маленький сверкающий источник. Они пошли по краю большой чаши у подножья вечнозеленой изгороди – приятно было снова идти, никуда не торопясь и ощущая подошвами прохладную траву – и поднялись к воде. Они немного попили
– вода была чистой, холодной, резкой – и сели на поросший мхом камень, следя за игрой солнечных пятен на траве и за тенями облаков, пробегающих по дну лощины. А бормотание энтов продолжалось. Казалось, они очутились в очень странном и отдаленном месте, вне их мира и далеко от всего случившегося с ними. Их охватило огромное желание увидеть лица и услышать голоса своих товарищей, особенно Фродо, Сэма и Бродяжника.
Наконец голоса энтов замолкли: хоббиты увидели, что к ним в сопровождении другого энта направляется Древобрад.
– Хм, хум, вот и я снова, – сказал Древобрад. – Вы устали или чувствуете нетерпение, а? Боюсь, что вам еще рано чувствовать нетерпение. Мы закончили первый этап; но я должен еще кое-что объяснить тем, кто живет далеко от Изенгарда, и тем, кого я не успел повидать до Мута; после этого мы будем решать, что делать. Однако принятие решения потребует обдумывания многих фактов и событий. Бесполезно отрицать, что мы задержимся здесь на некоторое время, может быть на несколько дней. Поэтому я привел вам товарища. У него поблизости дом. Его эльфийское имя – Брегалад. Он говорит, что уже принял решение и ему не нужно оставаться на Муте. Хм, ха, он среди нас самый торопливый энт. Вы пойдете с ним. До свидания!
Древобрад повернулся и ушел.
Брегалад некоторое время рассматривал хоббитов, а они смотрели на него, раздумывая, когда он проявит признаки торопливости. Он был высок и казался одним из самых молодых энтов; кожа на руках и ногах у него была гладкая и ровная, губы ярко-красные, волосы серые. Он мог наклоняться и раскачиваться, как молодое дерево на ветру. Наконец он заговорил, и голос его оказался выше и яснее, чем у Древобрада.
– Хм, ха, мои друзья, идемте прогуляемся, – сказал он. – Я Брегалад, или Быстрый Луч на вашем языке. Но это, конечно, лишь уменьшенное имя. Так зовут меня с тех пор, как я ответил «да» раньше, чем старший энт закончил свой вопрос. И пью я быстро, и ухожу, когда остальные еще мочат свои бороды.
Он протянул хоббитам две руки с длинными пальцами. Весь день они шли с ним по лесу, распевая и смеясь, потому что Быстрый Луч часто и охотно смеялся. Он смеялся, когда солнце пробивалось из-за облаков, он смеялся, когда они подходили к ручью или речке, здесь он наклонялся и смачивал голову и ноги водой; иногда он смеялся при шелесте и шепоте деревьев. Увидев рябину он останавливался, протянув руки, и пел, и кланялся при этом.
К вечеру он привел их к энтскому дому: это был лишь покрытый мхом камень на зеленом берегу ручья. Вокруг него кольцом росли рябины и как во всех энтийских домах протекал журчащий ручей. Они еще поговорили, пока тьма не опустилась на лес. Вдалеке по-прежнему слышались голоса энтов на Энтмуте; но теперь голоса казались глубже и менее неторопливыми, время от времени поднимался один молодой голос, а остальные замолкали. Рядом с ними Брегалад мягко, почти шепотом, говорил на их языке; они узнали, что он принадлежит к племени энтов С-Кожей-Из-Коры и что земля где он жил, опустошена. Это объяснило хоббитам отчасти его «торопливость».
– В моем доме росли рябины, – тихо и печально сказал Брегалад, – рябины, которые проросли, когда я был ребенком, много лет назад, в спокойном мире. Самые старые из них были посажены энтами, чтобы доставлять удовольствие энтийским женщинам; но женщины смотрели на них, улыбаясь, и говорили, что фруктовые деревья в саду цветут красивее. И эти рябины все росли и росли, пока тень их не стала подобной зеленому холму, а их ягоды осенью были обильны и красны. Птицы селились на них. Я люблю птиц, даже когда они поднимают гомон; а рябины хватает на всех. Но птицы стали недружелюбными и жадными, они рвали деревья, бросали ягоды на землю и не ели их. Потом пришли орки с топорами и срубили мои деревья. Я пришел и звал их прекрасными именами, но они не задрожали в ответ, они не слышали меня и не отвечали – они умерли.
Хоббиты уснули под мягкие звуки его песни, которая, казалось, на многих языках оплакивала гибель любимых деревьев.
Следующий день они тоже провели в его обществе и не отходили далеко от его «дома». Большую часть времени они спали под укрытием берега: ветер стал холоднее, а облака толще и ниже; солнце светило реже, а в удалении все поднимались и опускались голоса энтов на Муте, иногда громко и сильно, иногда тихо и печально, иногда быстро, иногда медленно и торжественно, как в панихиде. Пришла вторая ночь, а беседа энтов продолжалась под бегущими облаками и тусклыми звездами.
Мрачный и ветреный, начался третий день. На восходе солнца голоса энтов неожиданно зазвучали громко, потом затихли. По мере того, как приходило утро, ветер затих и воздух наполнился ожиданием.
