то в его голосе было такое, что я, поколебавшись секунду, присела, решив уйти, как только мне этого захочется.
— Я вижу, у вас с Николаичем уже семейная жизнь налаживается? — не то спросил, не то печально констатировал он.
— Это не ваше дело! — тут же завелась я.
— Конечно, не мое, — согласился он. — Это дело ваше, но, боюсь, вы не все про своего жениха знаете, и хотел бы вас по- человечески…
— А почему вас это волнует? Откуда этот приступ доброты? — со злым ехидством спросила я.
— Доброта здесь ни причем, — охотно пояснил он. — Просто я смотрю, что человек жирует и благоденствует на костях другого человека и за это же самое считает этого другого, которого он использовал, извините, как подтирку, дураком. А это другому человеку, согласитесь, обидно.
— Я не понимаю, куда вы клоните? — нахмурилась я.
— А я туда клоню, милая барышня, что все это была постановка. Подставка, по-нашему…
— То есть?.. — растерянно спросила я, и во мне вновь шевельнулись смутные подозрения, которые я все это время пыталась спрятать поглубже.
— А как вы думаете, кто разработал всю операцию? Николаич и разработал. Именно он рекомендовал вас в переводчики французу. Он велел с вас глаз не спускать… Вы бы видели, как он радовался, когда вы прокололись с этой валютой. Я не знаю и знать не хочу, что у вас было там, дома, но, грешным делом, когда вы выскочили из подъезда, счастливые и довольные, я подумал, что было, но об этом Николаичу не сказал. Он сам настоял на версии, что непременно было… Он и велел это ставить вам в вину наравне с валютой. И с валютой он лично все раскручивал…
Евгений Кондратьевич замолчал. Закурил свой «Казбек». Дым пополз мне в глаза и ноздри, но я уже не обращала на него внимания…
— Я еще тогда подумал: чего это он? Сам рекомендовал и сам дело наворачивает? И долго не мог понять, к чему это он. И только когда узнал, что он чуть ли нё жениться собирается, тогда мне стала ясна вся картина… Что вы думаете, это я по своей инициативе применял к вам спецметоды при допросе? Он мне и приказал! А потом явился этаким избавителем! Ну, я сперва думал — для дела, для того чтобы оказать психологическое воздействие и докрутить всю эту историю до ума, а когда он отпустил вас, закрыл дело и выставил меня перед всеми дураком и сталинским палачом, я прямо обалдел и не знал, что и думать. Честное слово, я уже начал побаиваться, что он умом тронулся… Оказывается, с умом у него было все в порядке… Это я сплоховал. Не дотренькал своим умишком… Обыграл он меня всухую… Ведь все рекомендации и приказания он отдавал мне устно, без свидетелей. А потом, умница, от всего открестился, как я ни кричал. К тому же он мое начальство. А против начальства идти как, извиняюсь, против ветра пысать…
— А фотография? — тихо спросила я.
— Он и это применил? — криво усмехнулся Евгений Кондратьевич. — Далеко пойдет… Ваша мама работала с моей женой в больнице — это правда. А вашего отца я в глаза не видел, так как он сидел не в моем лагере… А ваша мама была подругой моей жены. В гости к нам ходила.
— А почему вы оправдываетесь, ведь я вас еще ни в чем не обвиняю? — подозрительно сказала я.
— Я уж потом додумался, когда смекнул, как он может использовать эту фотографию. Больно он за нее схватился, а потом она пропала… Правда, потом появилась, как и не пропадала, но я понял, что он сделал с нее копию…
Такова была третья тайна Николая Николаевича.
Наши отношения внешне еще долго оставались прежними, так как я его очень боялась.
Наверное, он действительно любил меня, раз, почувствовав во мне перемену, не стал настаивать на продолжении и уж тем более на развитии нашей связи.
Конечно, я называла его и ежиком, и еще сотней забавных прозвищ.
Когда я искала автора известного письма, то подумала О Николае Николаевиче, но найти его не смогла.
В письме многое совпадало, даже «гнездышко'. Незадолго до моей встречи с Евгением Кондратьевичем он получил огромную трехкомнатную квартиру в центре, где мы провели почти сутки, занимаясь, как он выразился, настоящей «половой жизнью» на ватном матрасе, брошенном прямо на пол. Он еще спрашивал:
— Неплохое гнездышко здесь можно свить, как ты считаешь?
Наверное, он его и свил, как хотел…
Но где расположен этот дом, я, убей меня Бог, не помню. Он привез и увез меня на такси…
Примечания
1
В этой главе автор записок допустила некоторую хронологическую неточность. Из текста следует, что события, произошедшие с нею в больнице, закончились никак не позже начала ноября, и то в том случае, если осень в том (1955) году была небывало теплая и сухая. Она пишет, что во время своей тяжелой болезни, уже после аборта, видела в окне кленовую ветку сбрасывающую листву. Но это могло происходить никак не позже первой половины ноября, а Указ об отмене запрещения абортов был опубликован 23 ноября, а принят к действию наверняка позже. Заглянув на последнюю страницу газеты «Вечерняя Москва», в раздел «Погода», можно легко убедиться, что в этот день в Москве шел снег и даже открылись некоторые катки. Но кроме этой других неточностей в тексте пока не обнаружено, что делает честь его автору и позволяет надеяться на подлинность описываемых событий. (Прим. ред.)
