поднял бессильно упавшую на пол руку женщины и прижал ее к щеке.
— Это пройдет, — сказал он куда-то в пустоту. — Это никогда не продолжается очень долго. Потом маме станет лучше. Гораздо лучше. Она перестанет пугать меня и звать Зверя…
— Вам надо пойти с нами, — хрипло сказал Анатолий. — Мы проводим вас до станции.
— Я не крал эту крысу! — заверещал мальчик. — Честное слово: она сама упала с вертела на пол! Я лишь поднял ее потому, что очень хотел есть!
— Никто тебя не обвиняет в краже. — Толя кивнул Артуру, тот расшнуровал рюкзак и вытащил из него кольцо свиной колбасы. — Пока мама придет в себя, ты перекусишь, а потом мы вместе вернемся на станцию…
Мальчик выхватил колбасу, впился в нее зубами и промычал с набитым ртом:
— Ни за что! Если мы вернемся на Маяковскую, нас точно забьют до смерти. Мы останемся здесь, а потом мама скажет, куда надо идти. Уходите, пока она не очнулась и не позвала Зверя!
Анатолий покачал головой. А что он еще мог сделать для несчастной эпилептички и ее сына? Ворваться на полудикую Маяковскую, задать жару тем, кто обижал юродивую? Да что это изменит! Стоит группе после этого уйти со станции, как женщину повесят или сожгут, как ведьму.
Анатолий посмотрел, как мальчик справился с колбасой, воровато поглядывая по сторонам, схватил крысу и сунул ее пазуху. «Нечего разыгрывать из себя защитника униженных и обездоленных, — одернул себя Анатолий. — Я просто не имею права вмешиваться не в свое дело. У меня есть задание станции, и оно должно быть выполнено».
Он молча кивнул мальчишке и, опустив голову, шагнул в туннель. Отряд, перешептываясь, двинулся следом.
Женщина говорила о Звере… О щупальцах… Вспомнились вздыбленный бетон, изуродованная решетка и неизвестно куда исчезнувший с рельсов… шланг. Дьявольщина… Что же это было? Осьминог, как в детских книжках? Только подземный, прорывающий себе ходы своими щупальцами-хлыстами…
От мрачных размышлений отвлекло приближение станции. Перед Маяковской не было блокпоста, а сам станция влачила существование в полумраке, поэтому узнать, что подходишь к ней, проще всего было по тяжкому запаху сальных свечей. К горящему машинному маслу, используемому для освещения палаток на Войковской, Анатолий привык настолько, что почти перестал обращать внимание на его вонь, а вот сальные свечи сразу заставили думать о крысином шашлыке.
Анатолий поморщился. Он приказал не забираться на платформу, а пройти мимо Маяковской. Ловить тут было нечего: рвань, бомжи да сифилитичные проститутки, грязь, зараза и голод. Гиблое место эта Маяковская… И дети тут, говорят, пропадают.
Шагая по рельсам мимо станционного зала, Толик обратил внимание на развеселого торговца крысиным шашлыком. Лоток его, как центр мироздания, располагался в середине платформы. Анатолий посмотрел на полное, лоснящееся от пота лицо шашлычника, перевел взгляд на грязно-серый, покрытый жирными пятнами фартук. Маленькие, бегающие глазенки торговца вызывали тошноту, и Анатолий с трудом подавил желание вскочить на платформу, пнуть ногой ржавую ножку мангала и расшвырять мерзкие тушки крыс по всей платформе. Ведь именно эта тварь с бегающими свиными глазками и вынудила сумасшедшую с сыном бежать со станции и прятаться в перегонах.
Легче Толе стало лишь тогда, когда отряд вернулся в туннель и запах сальных свечей постепенно сошел на нет. Вот так иной раз и не знаешь, где хуже — в страшных темных туннелях, где можно найти свою смерть, так ничего и не поняв, или на таких станциях, где люди разлагаются заживо, даже не успев умереть.
На середине перехода отряд сел перекусить. Ели в полной тишине и почти кромешной тьме, только клацали зубы и ходили желваки. Поглядывая на хмурые лица товарищей, Анатолий понимал, о чем они думают. Пророчества сумасшедшей о черных ступенях боли и Храме Страданий хорошего настроения не добавили.
«Ну вот, кто тут восторгался князем Кропоткиным и его исследовательским пылом? — спросил себя Толя с ехидцей. — Вот, изучай, строй себе научную карьеру. Новые виды фауны? Пожалуйста! Есть неплохие шансы войти в историю первооткрывателем Зверя. Хотя настоящим-то его первооткрывателем был рыжий Митяй… Сколько еще открытий чудных сулит нам московское Метро…»
Треугольник Чеховская — Пушкинская — Тверская, именовавшийся теперь Рейхом, мог оказаться даже слишком щедрым на открытия. Анатолий готовился к ним заблаговременно. Отдал пистолет, нож и рюкзак Сергею, переложил паспорт в карман брюк. На Чеховской ведь любая заминка могла привести к пальбе. Фашисты славились по всему Метро своей нетерпимостью и нетерпеливостью, и оружие пускали в ход по малейшему поводу.
Отряд двинулся в путь и без приключений одолел очередной переход. Когда вдали появился мигающий зрачок костра, Анатолий двинул к блокпосту в одиночку. Он поднял руки еще до того, как его заметили. После стандартной процедуры, состоявшей из хлестких, как удары кнута, окриков, к Анатолию направились трое. Все в черных беретах и камуфляжной форме. Они выглядели близнецами не только из-за одинаковых презрительно-ледяных выражений лиц. Анатолий отметил, что одинаковые бульдожьи челюсти делали охранников настолько похожими, будто их обладателей разводили на одной ферме.
Старшего можно было отличить по тому, что он стоял в центре и держал вместо автомата фонарик. Луч сканировал пришельца от ног к лицу. Автоматчики моментально оказались у Анатолия за спиной и одновременно толкнули его в спину стволами. Первым, что бросилось в глаза при подходе к блокпосту, был плакат, натянутый под потолком туннеля на всю его ширину. На красном фоне черной краской, На трех языках было выведено: «Blut und Ehre. Blood and Honour. Кровь и честь». Вместо знаков препинания надписи разделялись кружками с трехконечной свастикой.
— Кто такой? — наконец спросил старший.
— Человек.
— Ага. Шутник. — Офицер поднял затянутую в черную перчатку руку и указал в угол между набитыми песком мешками и стеной. — Полюбуйся. Этот тоже поначалу называл себя человеком. Трепался о том, что артист. Мы совсем немного поработали с ним, переубедили и теперь… Цербер, голос!
Зазвенела цепь. То, что Анатолий посчитал грудой тряпья, зашевелилось и оказалось стариком- горбуном. Он был бос и одет в невообразимые лохмотья. В свете костра блестела лысина, окруженная венчиком седых волос. На худой, обтянутой пергаментно-желтой кожей шее виднелся металлический ошейник с ржавым висячим замком. Противоположный конец цепи был продет в стальную скобу на стене. Повинуясь приказу офицера, горбун встал на четвереньки, поднял вверх лицо, превратившееся от побоев в сплошной синяк, и раскрыл почти лишенный зубов рот.
Уши резанула хриплая пародия на лай. Овчарка, лежавшая у мешков, покосилась на старика и лениво тявкнула в ответ.
— Молодец, песик! — Офицер кивнул горбуну и обернулся к Анатолию: — Мы показываем Цербера всем, кто приходит в гости. После знакомства с ним желание шутить с солдатами Рейха, как правило, пропадает. Документы!
Офицер принялся рассматривать паспорт, бормоча что-то себе под нос. Анатолий же не сводил глаз с его кадыка, ходившего вверх-вниз, и размышлял о том, что за доли секунды сможет преодолеть разделявшее их расстояние. А там… С каким наслаждением, он вцепился бы в эту шею и сдавливал бы ее до тех пор, пока глаза фашиста не вылезли бы из орбит! При большом желании можно было успеть выхватить пистолет из кобуры. Пристрелить одного автоматчика он успеет. Если повезет, всадит пару пуль в грудь второго. Серега услышит выстрелы и примчится к блокпосту. Вот тогда будет и кровь, и честь… Анатолий с трудом сдерживал себя. Еще немного, и он начнет действовать… Но вместо этого сдержанно проронил:
— Мне нужен Малюта.
Офицер оторвался от изучения паспорта и удивленно посмотрел на пришельца.
— Мне нужен Малюта, — упрямо повторил Анатолий. — Говорить буду только с ним.
В течение минуты фашист не произнес ни слова. Заложив руки за спину, он раскачивался на каблуках, очевидно размышляя над тем, пристрелить гостя сразу или сначала помучить. Однако названное Анатолием имя заставило его удержаться от слишком поспешных действий.
— Пойдем, но предупреждаю, если опять шутишь, будешь сидеть рядом с Цербером и обучаться лаю.
