«Когда я перестаю петь, я заболеваю. Моим мечтам некуда деться и они терзают меня. Я чувствую себя раненым стариком. Что дает мне это отречение от самого себя?»
Шаман говорит это в 1986 году. В 1614-м архиепископ Лимы приказал сжечь все кены и другие музыкальные инструменты индейцев, запретил церемониальные песни и танцы, чтобы положить конец бесовским искушениям. А в 1625-м оидор Королевского Суда Гватемалы ввел наказание в сто ударов плетью за проведение индейских церемоний – доказательство пакта индейцев с дьяволом.
***
Чтобы лишить индейца свободы и имущества, нужно отнять у него символы его самосознания и культуры. Ему запрещают петь, танцевать и поверять мечты своим богам, тем, которые пели, танцевали и мечтали о его будущем в далекий день Сотворения. От монахов и чиновников колонии до миссионеров североамериканских сект, множащихся в Латинской Америке в геометрической прогрессии, все стремятся распять индейца во имя Христа, евангелизировать идолопоклонника-язычника, чтобы спасти его от адского огня. Христианский Бог служит прикрытием для грабежа.
Эти слова архиепископа Десмонда Туту об Африке можно смело применить и к Америке:
- Они пришли. У них была Библия, а у нас – земля. И они молвили: «Закройте глаза и молитесь». Когда мы открыли глаза, у них была земля, а у нас – Библия.
***
Апологеты современного Государства предпочитают прикрываться идеей просвещения: невежественных варваров необходимо цивилизовать, чтобы вырвать их из объятий мрака. И сейчас, как и прежде, расизм превращает колониальные грабежи в акт правосудия. Колонизированный человек – недочеловек, он способен иметь суеверия, но неспособен к истинной вере, способен иметь свой фольклор, но неспособен к искусству, а посему: недочеловек не заслуживает человеческого отношения, а его ничтожная значимость вполне соответствует ничтожной цене плодов его труда. Расизм в течение веков узаконивает колониальное и неоколониальное хищничество и разного рода систематические унижения.
Латинская Америка обращается со своими индейцами, точно так же, как мировые державы обращаются с Латинской Америкой.
***
Габриэль Рене-Морено был самым знаменитым боливийским историком 19 века. Его имя до сих пор носит один из университетов. Этот отец боливийской культуры считал, что индейцы – это ослы, способные от скрещивания с белой расой породить мула. Он взвешивал мозг индейца и мозг метиса и, судя по его весам, и тот и другой весили на пять, шесть, десять унций меньше, чем мозг белого человека, доказывая таким образом, что эти существа генетически неспособны к жизни в свободной республике.
Перуанец Рикардо Пальма, коллега и современник Габриэля Рене-Морено, писал об индейцах как о низшей расе дегенератов. А аргентинец Доминго Фаустино Сармьенто таким образом воспевал долгую борьбу индейцев мапуче за свою свободу: «Это непокорные строптивые твари и меньше пригодны для ассимиляции европейской цивилизацией».
Самый чудовищный расизм в латиноамериканской истории мы находим в словах уважаемых всеми блистательнейших интеллектуалов конца 19-го века и в действиях либеральных политиков, заложивших основы современной государственности. Некоторые из них были индейцами по происхождению, как, например, Порфирио Диас, возглавивший в Мексике процесс капиталистической модернизации и запретивший индейцам ходить по главным улицам городов и садиться на площадях, пока они не сменят свои хлопчатобумажные штаны и сандалии-уараче на брюки и ботинки европейского образца.
В те времена шло формирование мирового рынка под началом Британской Империи и презрение науки к индейцам оправдывало безнаказанную эксплуатацию их земель и рабочей силы. К примеру, рынок требовал больше кофе, а больше кофе означало больше земли и рабочих рук. И тогда прогрессивные лидеры, такие как президент Гватемалы – либерал Хусто Руфино Барриос, возвращались к колониальной практике насильственного труда и раздаривали своим друзьям индейские земли с толпами индейцев-батраков в придачу.
***
Самые дикие проявления расизма можно наблюдать в таких странах, как Гватемала, где индейцы упорно продолжают оставаться большинством несмотря на постоянные кампании по их истреблению. В наши дни не существует труда, оплачиваемого хуже, чем труд индейцев майя, получающих за каждый собранный квинтал[2] кофе или хлопка или за тонну сахарного тростника 65 центов. Они не имеют права сажать маис, не получив разрешения военных, они не могут перемещаться по стране, не имея разрешения на работу. Армия занимается массовым набором рабочих рук для посева и сбора урожая экспортных сельхозкультур.
Использование пестицидов на плантациях превышает максимальную норму в пятьдесят раз; молоко женщин, работающих там – яд. Младший брат Ригоберты Менчу[3] Фелипе и ее лучшая подруга Мария умерли, будучи еще детьми, от пестицидов, распыляемых с воздуха. Фелипе работал на кофейной плантации, Мария – на хлопковой. Затем с помощью пуль и мачете армия покончила со всей семьей Ригоберты и с остальными членами ее общины. Ригоберта выжила, чтобы рассказать нам об этом.
С ощущением полной безнаказанности официальные источники легко признают, что в период между 1981-м и 1983-м гг. с карты страны были стерты 440 индейских деревень; в результате этой самой массовой кампании по истреблению индейцев были убиты или пропали без вести многие тысячи мужчин и женщин. Эта зачистка горных территорий унесла также бесконечное число детских жизней. Гватемальские военные убеждены, что склонность к восстаниям является генетическим пороком.
Заслуживает ли лучшего эта низшая раса, состоящая из порочных лентяев неспособных к прогрессу? Органы власти с помощью насилия и государственного терроризма развеивают все сомнения. Современные конкистадоры не носят железных лат, они ходят в форме солдат Вьетнамской войны. Их кожа не белая – все они либо метисы, стыдящиеся своей крови, либо индейцы, которых насильственно забирают в армию и заставляют совершать убийства, являющиеся по сути самоубийствами. Презирая своих индейцев, Гватемала презирает саму себя.
Эта низшая раса открыла цифру ноль за тысячу лет до того, как о ее существовании узнали европейские математики. Эта низшая раса с удивительной точностью смогла расчитать возраст вселенной за тысячу лет до современной астрономии.
Майя продолжают свое путешествие по времени. «Что есть человек в пути?» - «Время». Майя не знали, что время – деньги, как сообщил нам впоследствие Генри Форд. Время, породившее пространство, для них свято, как святы дети времени – земля и человек; время невозможно ни продать ни купить. Однако цивилизованный мир продолжает делать все возможное, чтобы вывести их из этого заблуждения.
***
Кто кого цивилизовал? Зависит от того, кто сегодня пишет историю. Неважно, в Америке, в Европе или где-либо еще. То, что для римлян стало вторжением варваров, для варваров было лишь миграцией к югу.
История Америки до сих пор не рассказана ее индейцами. Незадолго до испанского завоевания пророк народа майя – уста богов – провозвестил: «Когда придет конец алчности, мир откроет свое лицо и сбросит путы, связывающие его по рукам и ногам». А когда этот мир наконец разомкнет уста, что он скажет? Что скажет нам другой, доселе неслышанный голос? С точки зрения победителей, которая до сих пор является единственной, индейские обычаи всегда лишь подтверждали их биологическую неполноценность и одержимость демонами. Так было с первых дней колониальной эпохи:
Индейцы Карибских островов предпочитают самоубийство рабству? – Лентяи.
Ходят нагишом? - Так дикарям неведом стыд.
Они не знают частной собственности, делятся всем и не думают о том, как разбогатеть? – Это ближе к
