— Вправо! Вправо! Крепко бей! Крепко бей! Пррра-аворней!
Андрюшка смотрит на быстро приближающуюся скалу, и сердце у него замирает. Широко раскрыты глаза у худых, оборванных мужиков, которые поднимают и опускают тяжелые потеси. Так и остались они навсегда в памяти у Андрюшки — в дырявых лаптях, с жидкими бороденками, не имевшие времени даже для того, чтобы перекреститься перед смертью. У них не хватило силы одолеть бешеное течение. Потеси начали редко и вяло падать в поду, что-то беспомощное, обреченное появилось на лицах мужиков, а скала летела и летела навстречу, хмурая, равнодушная.
— Ы-ы-х, лапотошники, ходили бы за сохой… Леший на сплав тащит… — выругался Никифор и, не переставая командовать, сам схватился за поносный. Дальнейшее Андрюшка помнит как страшный сон. Плот стукнуло о скалу, он встал на ребро, заскрипел и с грохотом рассыпался… Дикие крики понеслись над рекой и тут же оборвались. Кругом Андрюшки желтоватая вода и звон в ушах. Андрюшку кругит, швыряет куда-то, и вдруг он снова видит небо, глотает воздух. Видно, счастливый был мальчишка. Прямо в него ткнулось бревно. Андрюшка судорожно ухватился за него и замолотил ногами по воде. На берегу он нашел своего отца. Река, много лет гонявшаяся за этим ловким и смелым лоцманом, наконец, скараулила его, скомкала, изломала и выплюнула на берег. Он лежит у самой воды в мокрых, окровавленных лохмотьях и, устремив в небо обезумевшие от боли глаза, просит:
— Братцы, добейте! Братцы, ради Христа… — Но на берегу один Андрюшка. Он трясется от холода и сграха:
— Тятя, тятенька, не надо, не умирай… Страшно…
Много лет спустя уральский партизан Андрей Варакин, гонявший по горам колчаковские банды, привязался веревкой за сосну, которая до сих пор стоит на скале, все такая же приземистая и кривая, спустился над водой и выбил на скале надпись. И стоит скала, как памятник лихому лоцману и многим, многим безымянным мужикам, чьи слезы, пот и кровь текли по этой реке.
Андрей Никифорович долго шел молча. Попытался свернуть цыгарку, но табак рассыпался из бумажки, свернутой лодочкой: дрожали пальцы.
На баркасе было тесно, но сплавщики нашли место для Андрея Никифоровича. Когда баркас поплыл, натыкаясь на бревна, сплавщики запели любимую песню:
— Андрей Никифорович, подтягивай! — улыбаясь, крикнул Лавря.
— С вашим братом не затоскуешь, — отозвался Варакин и хрипловатым, но все еще сильным голосом подхватил:
Песня понеслась над рекой, а на горизонте, затушевывая зарю, расплылась кудрявая тучка черного дыма. Это дымил завод, на котором заботливые советские люди спешили выполнить заказ великой стройки.
